Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова

Многие вздрогнули, когда двери в вагон отворились и вошли контролеры, щелкая компостерами.

— Ваши билеты! — просипел один, толстый и добродушного вида, с обильными пшеничными усами. Второй был тощ, с туберкулезным лицом. Он гнал перед собой безбилетницу лет пятидесяти. Она крикливо доказывала, что не могла успеть взять билета. Тощий молча подталкивал ее в спину щипчиками.

Холодок прополз в животах пассажиров. Проверка каких-никаких, а все- таки документов, без которых нет человека.

Билета не было у Вани Чмотанова. Он на мгновение смутился, но вспомнил о множестве бумажников в карманах пальто, приготовился выслушать негодование общественности и отдать трешку штрафа. Вдруг Ваню осенила идея. Он расстегнул молнию чемоданчика и, глядя в голубые глаза толстяка- контролера, поманил его пальцем.

Железнодорожник надменно поджал губы. Ладно, он тоже человек и согласится получить рубль, однако отнюдь не теряя собственного достоинства, — и он нагнулся к Ване. Пассажир, почему-то усмехнувшись, откинул крышку. На толстом слое ваты, охваченная смертным сном, в чемодане лежала… голова. Само по себе это зрелище не для слабонервных. Но если бы только это. Черты лица головы были знакомы до боли. Бородка, острые скулы, огромный покатый лоб и обширная лысина. Ваня нагло рассмеялся.

Контролер чмокнул губами и закачался. На миг лицо его посинело, как от удушья, щеки прыснули щетиной.

— Вот так билетик… — прошептал он и пробил себе компостером ноздрю.

Шатаясь, толстяк пошел навстречу тощему, обнял за плечи и с нечеловеческой силой повлек из вагона. Тощий безучастно подчинился. Ваня застегнул чемодан, глянул в окно и отдался потоку воспоминаний. Казалось, прошло сто лет, а ведь еще утром…

В тревожной юности Иван Чмотанов учился в хлебопекарном техникуме. Занимался он старательно, засиживался ночами над толстым учебником истории партии. Учителя не могли им нахвалиться. Нечего и говорить, что стипендии не хватало; Ваня кое-как сводил концы с концами. Перед защитой диплома Ваня практиковался на Опытно-показательном хлебозаводе- полуавтомате им. Урицкого[3]. Неожиданно он догадался, как можно улучшить положение с продовольствием. Каждый вечер привозили контейнеры с дрожжами в картонных коробках. Каждое утро Ваня выносил под платьем смятое в лепешку нежное светло-коричневое вещество. Теплый запах дрожжей окружал Ваню, но отравленные самогоном вахтеры (они варили его по народной технологии, «на конус», тут же, в своей будке, переделав электропечь «Чудесницу») не слышали духа выносимого продукта.

Однажды «Чудесница» сломалась. Вахтеры стояли трезвые и злые, и наивному обогащению Вани пришел конец.

— Что-то у тебя, как у бабы, раздуло! — сказал вахтер, ткнув Ваню в непомерный бюст. Вмятина от кулака так и осталась.

— Это мускульная масса! Я спортсмен! — холодея, успел прокричать студент, но с него сорвали уже пальто и потрошили разорванную рубаху. Выбрали дрожжей 74 килограмма 250 граммов и бублик. Бублик вызвал особое негодование суда и публики.

— Мало народных дрожжей подсудимому! — гремел прокурор. — Ему бублички подавай! Работать — его нет, а на сладкое тянет! — Обвинитель с возмущением тыкал пальцем в бублик, подшитый к делу в качестве вещественного доказательства.

Главным отягчающим обстоятельством было другое. Судей поразило то, что до неприличия походил Ваня на молодого Владимира Ульянова. Все видели татаро-монгольский разрез глаз, скулы, пушистые рыжие ресницы, — удивительный образ того, великого, который пошел другим путем[4] так далеко. Этого сходства Чмотанову простить не могли, хотя никто не высказал вслух и намека; да никто себе и не сознался. Ваня получил десять лет.

В лагере Ваня прошел свои университеты.

На ноябрьские праздники с его помощью приготовляли живую картину: строили из смолистых досок подобие броневика, взамен рваного ватника Ване выдавали из реквизита культурно-воспитательной части[5] старомодное пальто и кепи, и ставили на дощатую башню, приказав вытянуть руку в сторону полей и лесов за проволокой. Развевался кумач, прожектор с ближней вышки выхватывал вдохновенное лицо Вани-Ильича; администрация запевала любимые песни вождя.

Профессиональные воры добродушно, но тихо гоготали, подталкивая друг друга, а по окончании торжества обучали Ваню своим наукам. Искреннее восхищение соратников по бараку вызывали его пальцы: длинные, стройные, с выпуклыми миндалевидными ногтями.

— Хорошо работать будет, Ваня. С такими пальчиками пояс снять и одеть — не заметят. Не то, что бублик!

Чмотанов вышел через половину срока, но снова попался: зацепился ногой за паркет, вынув бумажник у посла одной иностранной державы, когда тот любовался в Третьяковке драгоценной иконой.