Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова

Итак, февральским днем 197… года Ваня работал напротив Кремля, — стоит только перейти Красную площадь, — в густых очередях ГУМа[6]. В знаменитом универмаге неожиданно выбросили импортные подтяжки, и собралась чудовищная толпа, захваченная единственной страстью: дойти до прилавка и купить свою пару небесного цвета с блестящими стальными зажимами. Ваня вынул тринадцать бумажников и решил устроить обеденный перерыв. Ел он долго, не торопясь, в ресторане на верхнем этаже гостиницы «Москва». Затем Ваня вышел пройтись и был привлечен огромной очередью, тянувшейся из Александровского сада. Чмотанов побродил, подыскивая клиента, но публика двигалась небогатая, лучше сказать, бедная. Он 34 продвинулся вперед по очереди и поработал с попавшимся прибалтом. И спохватился: слишком уж близко он пододвинулся к гранитному ступенчатому кубу, и выйти сейчас — значило привлечь к себе ненужное, да и опасное, внимание. Мысленно выругавшись, Ваня побрел со всеми.

— Подожмемся к черте! — командовал старшина милиции. — Строго по два! Строго по два! — Ваня поежился. «Точно в санпропускник идем», — огорчился он.

— Правее подожмемся!

Прямым углом очередь повернула к дверям мавзолея и сняла шапки. Граждане тихо вошли в полумрак, откашлялись и спускались вниз.

— Не отстаем! Не останавливаемся! Строго по два! — Негромко предупреждал офицер с голубой повязкой на рукаве. Пройдя два пролета, Ваня повернул направо и стал подыматься по лестнице. Розовый свет лился из стеклянного ящика, сверху громоздилась чугунная пирамидка, повторяющая очертаниями мавзолей. Стеклянные боковины украшали гербы и флаги литого чугуна. Внутри в красноватом свете лежал Он. Невольно замедляли шаги граждане, но офицеры молчаливо оттесняли подальше от гранитного барьера к стене, торопили проходить и делали знаки друг другу, поднимая два пальца.

…Он лежал в темно-оливковом френче, в той же позе и с тем же выражением брезгливой усталости, с каким его застала смерть.

— Скорее пройдем! — бормотала охрана.

«Человек двенадцать стерегут, не меньше», — подумал Ваня. Выходя наверх по лестнице, он заметил шторки и желтые латунные двери. Отделившись от потока посетителей, почти бегом поднимавшихся наверх, потрясенных не столько образом Его и пережитыми чувствами, сколько молниеносностью посещения, Ваня шагнул за шторку и в стал там, никем не замеченный. Он еще не понял, зачем ему это понадобилось. На всякий случай проверил, заметят ли. Не заметили. Ваня быстро вышел и смешался со всеми.

Идя вдоль кремлевской стены вдоль второстепенных надгробий и голубых сибирских елей, Ваня медленно осознавал грандиозный, эпохальный план.

Под стеклом лежали миллионы.

Рокфеллер[7], в газетах пишут, коллекционирует мумии голов узников Бухенвальда[8], — размышлял Ваня. — И платит за них сотни тысяч валютой. Долларами. Купить домик с огородиком на Кавказе. Жениться на Маняше. Сотни тысяч дают за голову безвестного каторжника, миллиарды отвалят за голову гениального зодчего! Миллиардов сорок дадут, а то и двести.

* * *

На другой день Ваня подходил к удивительному по простоте линий сооружению, но вместе с тем и величественному, за стальными дверями которого лежали в се капиталы Америки и Африки, в месте взятые. С Ванею были такие предметы: нож, хирургическая пилка, пластмассовый баллончик со сжатым сонным газом (за недорого отдали на Минаевской толкучке[9]), превосходный набор отмычек для банковских операций, складной миноискатель — и еще то, что за границей называется вдохновением.

Чувствуя себя необыкновенно ловким и сильным, Чмотанов мягко ступал последним.

Офицер отвернулся посмотреть, не остался ли кто в гранитном тамбуре. Ваня скользнул к саркофагу. Безмолвные часовые, стоявшие по углам, как прежде заметил Ваня, спали, дыша ровно и не мигая. За одного из них Чмотанов и спрятался.

Офицер проверил пломбу в поддоне саркофага. Словно рысь, следил за ним вор века. Дежурный снял чехол с телефона и набрал номер.

— Алле, алле. Жорик? Это я, Шолкин. Закруглился. Все в порядке. Что- что? Ха-ха. Волосы в бороде! Вот будешь завтра дежурить, тогда и считай. Ха-ха. Пока.

Потом офицер снова позвонил.

— Позовите Нинель. Алле, Нинель? Здравствуй, дусик. Еду к тебе, моя девочка. С работы звоню. Порядок. Все ушли, один я остался. В Оперетту? Очень мило. А потом к тебе? Еду. Пока.

Офицер зевнул и, воткнув штепсель сторожевой системы, вышел в желтую латунную дверь.

Чмотанов зашевелился, подкрался к розетке и выключил иностранные хитрости. Поудобнее устроился рядом с телефонным столиком за ширмочкой и отдался потоку мыслей о будущем. Пойти в гостиницу Интурист, подкараулить американца и спросить у него адрес Рокфеллера. Так, мол, и так, мистер Рокфеллер, пишет вам простой русский парень…

Сменялись караулы, топая сапогами. Негромко командовал разводящий.

Пробило полночь.

Час ночи.

Два.

— Кось! — сказал наружный часовой. В подземелье голос солдата прокатился, как в бочке. Чмотанов замер.

— А? — вполголоса ответили из темного угла.

— Злодей этот Шолкин.

— Злодей, — согласился второй.