Смута. Письма самозванки

Караулы у пушечных редутов палили костры и поднимали факелы к небу, пытаясь рассмотреть мелькавшие во мгле тени, но это были лишь обыкновенные лисы. Иногда в лагере раздавалось хрюканье диких кабанов, по ошибке забредших в лагерь людей в поисках пищи. Тыкаясь носом в уснувших людей, кабаны издавали истошный визг и устремлялись обратно в лес.

На пожарище Александровской слободы отряд тушинцев из уцелевших от огня бревен сложил худую избушку. Худая изба лучше, чем открытое промозглое осеннее небо Московии. Постоянно моросящий дождь, перемежающийся крупинками мокрого снега, знобил и приносил болезни.

Монастырь также словно оцепенел в ожидании нового дня и нового штурма. Меж кирпичных зубцов на крепостной стене монастыря мелькали лица бородатых мужиков и иноков, таскающих наверх крепостных стен ядра и пушечный заряд.

Сапеге снился сон. Он, польский коронный гетман Ян Сапега, во главе крылатой конной хоругви стоит у стен Кремля. На коленях – Васька Шуйский и многие именитые московские бояре. Бояре мотают из стороны в сторону косматыми бородами и стыдливо, как нашкодившие коты, прячут глаза. Он, Сапега, сняв перчатку, поднимает правую ладонь. Взревели литавры и трубы. Заржали лошади. Впереди показались конные фигуры короля Сигизмунда и королевича Владислава. Московиты, сгрудившиеся вдоль кирпичных стен, скинули шапки, приветствуя нового государя Руси.

– Кто там? – сонным голосом пробурчал караульный, просунув голову в бойницу.

– Свои, – тихо ответил Зырян.

– Свои дома спят! – ругнулся сквозь стену часовой. – По ночам ляхи да тушинские шастают. – Голос замолчал.

– Да свой я, казак! – проныл Зырян.

– Я тебе вот дам свой! – хрипло ругнулся караульный. – Как стрельну сейчас. А утром посмотрим, какой ты свой.

Зырян замолчал. Ничем не проймешь этих караульных. Но у них и правда служба такая. На слово каждому верить – монастырь сгубить. Зырян поправил шапку и вытащил из камзола письмо от Шуйского.

– Эй, караульный, письмо у меня! – крикнул Зырян.

– Какое еще письмо? – прохрипел караульный. – Вот я тебе сейчас. – Караульный просунул ствол пищали сквозь зубцы на стене. – Как пальну сейчас, – вновь пригрозил часовой.

– Да погоди ты палить-то! – остановил его Зырян. – Ляхов еще много, успеешь напалиться, сам не рад будешь.

Часовой успокоился. Зырян выпрямился во весь рост.

– Письмо воеводе Долгорукому от царя.

– Это от какого еще царя? – переспросил часовой. – От тушинского?

– Вот ты черт бородатый, – не на шутку разозлился Зырян. – От московского царя Шуйского.

– А ты мне тут чертей-то не поминай! – выпалил караульный. – Обитель тут Божья.

– А чего ж ты такой непонятливый, – ворчливо огрызнулся Зырян.

– Погодь тогда здесь! – буркнул часовой. – Пойду старшему доложу.

Часовой тихо исчез со стены. Вместо него на стене промеж зубцов запрыгали огоньки факелов.

– От Шуйского, говоришь? – раздался голос сверху.

Зырян тихо подтвердил.

– Ну, иди, человече, тогда к южным воротам. Да смотри не шали, а то быстро без башки останешься.

Зырян напялил меховую шапку и стал вертеться по сторонам.

– Где тут южные ворота? В такой кромешной тьме не разобрать ничего.

– Чего вертишься, как баба с веретеном? – ругнулся вернувшийся на пост караульный. – Сказали тебе: иди к южным воротам.

Зырян подошел ближе к стене и тихо занудил:

– Где тут южные ворота, не видно ж ни черта.

– Опять черта поминаешь! – ругнулся часовой. – Повернись направо. Туда и иди. Можешь на корячках ползти, если не видишь… – И часовой глухо рассмеялся.

Зырян топнул ногой:

– Попадись мне в лавре под руку.

– Топай, топай! – напутствовал караульный. – Воевода ждет уже, бедовая твоя голова.

Зырян повернулся направо и стал тихонько переставлять ноги, стараясь не запнуться и не свалиться в какой-нибудь ров или овраг, которыми ископали все насыпи перед стенами монастыря.

– Ты башку-то пригни!

Зыряна буквально втащили в проем потаенной двери, где заканчивался ров, а часть крепостной башни обрушилась прямо возле стены.

– Ты, что ли, от царя Шуйского?

Здоровый молодой детина в стрелецком кафтане буквально высверливал беглого казака взглядом, пытаясь вытянуть из его души все, что там было тайно схоронено.

– Где послание? – пробурчал он, делая шаг вперед.

Зырян вытащил из-за пазухи свиток и молча протянул стрельцу.

Во дворе монастыря было темно, лишь языки пламени костра караульных освещали маленькую площадь за крепостной стеной. Караульные спали вповалку, сложив бердыши да пищали елочкой. Сучья в кострах звонко потрескивали, на мгновение освещая напряженные и усталые лица караульных.

– Ну-ка, Никитка, подсвети!

Ярко-красный свет факела показал лицо стрельца и желтую бумагу от царя.

– Все верно! – подтвердил стрелец. – Писано Шуйским.

– Это ты откуда знаешь, Семен, что царем писано? – усомнился спутник стрельца.

– Да вот же тайный знак меж буквиц! – Семен ткнул толстым пальцем в бумагу.

Зырян ехидно усмехнулся:

– Не сомневайтесь, служивые. Боярин Стрешнев лично в руки сунул. – Стрелец одобряюще кивнул. – Гроши за работу дали… – Зырян брякнул кожаным кошелем.