Смута. Том 1

— Идёмте, господин прапорщик, нас ждут, — с притворной строгостью сказал полковник, делая Фёдору знак.

Остаток вечера Фёдор, как ни старался, вспомнить потом не мог. Всё смешалось — и семейный ужин с государевым семейством, и крепкое пожатие руки отца великой княжны Татьяны, наследника-цесаревича; и хлопок по плечу от великого князя Михаила Александровича, он явно бодрился, но взгляд его оставался тяжёл и исполнен недоброго предчувствия. Смешались танцы — недолгие, под аккомпанемент рояля, за которым сидела Александра Фёдоровна — мать великой княжны.

Странное это было Рождество. Вроде бы все спаслись, все живы, в Елисаветинске, за стеной верных войск, не изменивших присяге, — но всё равно Фёдор остро, словно нож, ощущал стягивающуюся над головами тягостную беспросветность, словно тут все уже утратили надежду на хороший исход. Словно все ждали неминуемой беды и только не знали — когда именно она настанет.

Даже самые младшие — Анастасия и Алексей — не бегали, не скакали, не носились, как положено обычным детям, даже в царской семье; сидели смирно, глядели чуть ли не испуганно.

Ярко горели свечи, сияла Вифлеемская звезда на вершине нарядной ёлки, блистала мишура ёлочного дождя, а новоиспечённый прапорщик Фёдор Солонов уходил из государева дома с тяжёлым сердцем.

И, вернувшись в госпиталь, вдруг ощутил, как разом заболели все уже почти зажившие швы.

Он раскрыл пакет, вручённый Татьяной — мягкие тёплые вещи, носки, несколько пар, вышитая рубаха — и маленькая записочка:

«Милый Ѳёдоръ, подарокъ мой совсѣмъ не „царскiй“. Но я-то знаю, что зимой, да ещё и на фронтѣ, нѣтъ ничего важнѣе сухихъ и тёплыхъ ногъ. Никогда не будутъ лишними носки, что я для Васъ связала. Носите, пусть онѣ служатъ Вамъ как слѣдуетъ, и не вздумайте ихъ беречь! А не то я на Васъ разсержусь».

А ещё был приложен маленький образок святого Георгия Победоносца, покровителя воинов.

После Нового года вести пошли одна за другой, и одна чернее другой.

Новосформированная большевицкая армия, названная «Красной», уверенно и смело наступала, донецкие города, где власть удерживалась рабочими советами, встречали её красными же флагами. Встретили бы и цветами, да с ними по зимнему времени имелась нехватка. Конные отряды «красного казачества» — ибо появилось и такое, с верховьев Дона, — доходили до Волновахи, один разъезд остановили у самого Мариуполя. Именно остановили, а не «уничтожили» или «пленили»: низовские казаки, сохранившие верность престолу, по-свойски побалакали с сородичами, мол, чего палить друг в друга, как житуха, как служба? Верховые тоже не хватались за шашки: мол, служба ничего, землю раздают, баре, какие были, разбежались, правда, не все, но землицу-то у них отбирают, хватит, попановали!

…Низовские уезжали в молчании.

Год тысяча девятьсот пятнадцатый начинался тяжело.

А следом за разъездами валом валила с севера пехота, с новыми командирами, но кое-где во главе полков остались и старые, их поименовали «военспецами», приставили комиссаров с расстрельными командами, но пока всё шло хорошо.

Добровольцы покинули окрестности Славянска, Бахмута, Луганска. Юзовка оставалась ничья, но колонны красных неумолимо надвигались с севера.

Всё это Фёдору излагал лучший друг Петя Ниткин, излагал спокойно, но взгляд и у него сделался каким-то отрешённым — и Фёдор понимал отчего.

Не сегодня-завтра кадетские роты, враз ставшие «офицерскими», отправятся подпирать трещащий по швам фронт. Хотя, собственно говоря, и трещать было нечему. Слабые заслоны добровольцев вели арьергардные бои к югу от Луганска, по широкой дуге, однако найти разрыв в их построениях, вклиниться в брешь, зайти во фланг и тыл не составляло особого труда.

Петя приносил карты, и Фёдор бросил даже и хвататься за голову.

Совершенно непонятно было, кто и как собирается оборонять Донбасс.

На севере красные вплотную подошли к Киеву. Некий Петлюра, объявивший себя «гетманом вольной Украины», попытался сдержать их на рубеже Днепра, но большевики наступали и по правому, и по левому берегам великой реки. В Минске была прочно установлена советская власть, а вот ещё западнее новосозданная польская армия, для которой у западных держав мигом нашлись и оружие, и снаряжение, занимала Брест-Литовск, Вильно, Гродно и дальше по линии на юг вплоть до Владимир-Волынского. Поляки пока бездействовали, укрепляясь на занятых с налёта территориях, и, по слухам, уже отправили к большевикам делегацию для переговоров о границе.

Елисаветинск, Ростов, Таганрог, Новочеркасск, вся Таврида, Кубань и Крым оставались за добровольцами.