Смута. Том 2

— Да-да, именно! Помню её, помню… Значит, отошла? Ну что ж, кто отходит тот отходит. Примите, Лев Давидович, все меры к задержанию всех необходимых лиц.

— Не волнуйтесь, Владимир Ильич. У товарища Ягоды в этом большой опыт.

Седьмое июля Александровский полк встретил уже на станции Горбачёво. До Тулы — семьдесят восемь вёрст. В пути от Орла их бронепоезд даже ни разу не обстреляли, красные словно растаяли в ночи. И рельсы остались нетронуты.

— Заманивают, — уверенно заявил Петя Ниткин. С ним никто не стал спорить; собравшаяся на бронепоезде четвёрка бывших александровских кадетов, а ныне прапорщиков молчала.

— А может, и нет? — наконец пожал широкими плечами Севка. Покрутил обручальное кольцо на безымянном пальце — не привык ещё. — Может, и впрямь разбежались все?

— Эти не разбегутся, — сквозь зубы сказал Фёдор.

И точно — на станции бронепоезд уже ждали.

В бинокль хорошо были видны оборудованные позиции, перебегающие красноармейцы. Трёхдюймовки ударили с закрытых позиций — недолёт.

«Единая Россiя» подалась назад. Александровцы же, напротив, пошли вперёд.

Но опять же, пошли как умели — редкой цепью, короткими перебежками. Казалось невероятным, что эта горстка солдат способа опрокинуть засевших в глубоких траншеях красных; бронепоезд начал пристрелку, стараясь держаться подальше от встающих разрывов.

К свистящей рядом смерти нельзя привыкнуть. Можно лишь сжиться с ней, сделаться для врага «сложной мишенью» да полагаться на Господа.

Петя Ниткин в атаку всегда шёл с молитвой, бормотал себе под нос — а помнил он их множество. Лев Бобровский ругался. Севка просто и незамысловато кричал «ура», ну а Фёдор Солонов всегда молчал.

Ему первому надлежало выбрать цель. Его задача — свалить начальствующих на «той стороне», и крики тут — только помеха.

Артиллерия красных открыла огонь шрапнелью, и разрывы вспухали всё ближе — командовал батареей дельный артиллерист.

— Мы у них как на ладони, — подполз к Фёдору Ниткин. — Так наступать не можно! В обход надо.

Но Фёдор и сам видел, что надо. Орудия с бронепоезда старались нащупать пушки красных, но без наблюдателя сделать это удалось бы лишь по особой Господней милости.

— Не скапливаться, вторая рота! — гаркнул Фёдор, привставая. — Занять позицию! Вести огонь! Первая рота, за мной!..

Вид пятящихся, убегающих «беляков» вызывал в красных окопах бурю восторга. Вторая рота залегла, принявшись добросовестно осыпать противника беглым огнём.

— За речушкой у них батарея. — Лев Бобровский лучше всех умел на слух угадывать расположение вражеских орудий и почти никогда не ошибался.

Речушка Локна — даже не речушка, а, пожалуй, ручей, длинный и узкий пруд. Первая рота александровцев скорым шагом шла в обход, совсем рядом гремели разрывы, заглушая винтовочный треск.

Команду Фёдора, конечно, заметили. Но этого александровцы и ждали — пока красные разворачивали пулемёты, первая рота одним броском одолела последнюю сотню саженей, ворвавшись на батарею.

Фёдор Солонов терпеть не мог штыковые атаки. Были они, по его мнению, несусветной глупостью и признаком нерадения воинских начальников. Врага надо поражать с дистанции, чтобы он тебя не достал. А «грудь на грудь» — так только петухи бьются, вот и пускай.

Поэтому он сейчас с колена всаживал пулю за пулей в заметавшуюся прислугу. Кто-то упал; кто-то бросился бежать; и батарея совсем уже было оказалась в руках александровцев, но тут наперерез бегущим выскочил седоусый и седобородый командир, выстрелил в воздух, схватил за шиворот одного, толкнул другого, глоткой остановил третьего и четвёртого с пятым.

Дрогнувшие было батарейцы повернули, дружно наваливаясь на первую роту. Фёдор выцелил седобородого, но тут рядом с ним в землю ударила пуля, рука у него дрогнула, выстрел пропал даром.

Фёдор только и мог, что обругать себя последними словами.

Однако геройский порыв батарейцев длился недолго. Александровцы встретили их огнём «фёдоровок» в упор, гремел Севкин «гочкис», и на сей раз красные артиллеристы не выдержали. Их седой командир отходил последним и замешкался — Севка Воротников, изловчившись, прыгнул на него сбоку, сбил с ног, прижимая к земле.

Батарея красных замолчала, а затем послышалось громовое «ура!» и «Россия!» — наступали главные силы полка.

Пехота красных дрогнула и начала рассеиваться — грубо говоря, побежала.

— Ваше имя.

Седобородый, немолодой уже военный в красноармейской форме, но с явной офицерской выправкой стоял перед Аристовым спокойно, невидяще глядя сквозь командира александровцев.

— Станкевич, Антон Владимирович, — ровно ответил он.

Две Мишени отчего-то вздрогнул, как показалось Фёдору.

— Чин в русской императорской армии? Должность?

— Полковник. Старшинство с шестого октября десятого года. Командир 90-го Онежского пехотного полка.

— Должность у… у красных?

— Начдив-55.

— Полковник… командир онежцев… и вы стали служить инсургентам? Узурпаторам? Скажите, господин Станкевич, у вас, очевидно, семья в заложниках? Да, и садитесь, прошу вас.