Ирина Ивановна сидела на топчане, сложив руки на коленях и полуприкрыв глаза. Губы её чуть заметно шевелились, и надзиратель, заглянув в окошечко, подумал – молится, что ль?
Но размышлять на эту тему ему было некогда. Арестованную велено было доставить на допрос, и он привычно отодвинул засов двери.
Кабинет, куда привели Ирину Ивановну, отличался даже не купеческой, а прямо-таки торгашеской роскошью нуворишей. Купеческое – оно на Руси всегда было солидным, добротным, основательным, на века, с запасом. Оклад золотой к иконе, или храм, или странноприимный дом, или богадельня, или больница для бедных – тут русские купцы всегда преуспевали. А особняки если и украшал кто-то особенно кричаще – так считаные единицы.
Сюда же хозяин кабинета, товарищ Бешанов, сволок, похоже, всё яркое и блестящее, до чего смог дотянуться, словно сорока-воровка. Мебели было столько, что едва пройдёшь: козетки, канапе, оттоманки словно так и норовили растолкать конкуренток плечами; на стенах – картины в золочёных рамах, на комодах и секретерах – золочёные же часы; иные, как заметила Ирина Ивановна, стояли, не ходили, и служили, очевидно, лишь для украшения. Пол застелен коврами, некогда богатыми и красивыми, персидскими, а теперь – грязными и затоптанными. На гигантском, под зелёным сукном столе, подле роскошного письменного прибора с крылатыми ангелами красовалась неряшливая пепельница, до краёв забитая окурками. На иных – следы яркой, очень яркой, губной помады.
В сторонке, у стены, на единственном более-менее расчищенном месте стоял демонстративно-скромный дубовый стол с простыми чернильницей и подставкой для перьев. Жёсткий стул за ним пустовал.
Бешанов, восседавший за «главным» столом, перехватил её взгляд.
– Костька Нифонтов там сидит обычно. Да подранила ты его, сучка белогвардейская, по госпиталям так и мается. Ступай, товарищ, – махнул он надзирателю. – Да дверь поплотнее прикрой.
Ирина Ивановна не дрогнула. Стояла, глядя прямо в лицо Бешанову, смотрела спокойно и словно бы даже отрешённо, точно пребывая уже на самом пороге совсем иного мира.
– Чего пялишься, сучка? – губы Бешанова кривились, в глазах закипал гнев. – Моя теперь очередь радоваться, на моей теперь улице праздник!
Ирина Ивановна молчала.
– Отвечай, тварь!
Молчание.
Бешанов резко вскочил, едва не опрокинув роскошное венское кресло.
– Я тебя!..
– Спокойнее, товарищ Бешанов. Спокойнее. Революционер направляет праведную ярость свою на нужды пролетарской революции, а не чтобы сводить старые счёты. Коль вы так уж негодуете, так лучше б вы геройствовали на фронте. Белые, боюсь, очень скоро будут и в Купянске, и в Воронеже, и одни Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом ведают где ещё. А вы тут из меня шпионку сделать пытаетесь. Справиться с развалом фронта это, увы, не поможет, хоть пересажай вы и перестреляй весь штаб во главе с Сиверсом.
– Сиверс за свою измену сам ответит! А ты, ты ведь не изменяла, ты контра изначальная, коренная! Думаешь, забыл я, как ты меня с хахалем своим фараонам сдала?.. Думаешь, забыл, как по твоей милости по пересылкам мотался да на сахалинской каторге в кандалах мыкался?
– А не надо было гоп-стопом заниматься. – Ирина Ивановна по-прежнему стояла, глядя Бешанову прямо в глаза.
– Да я уже тогда богатеев тряс!.. Зубами их грыз, сволочей, за весь трудовой народ!..
– Чем вы тогда, товарищ Бешанов, занимались – дело прошлое. Но вниманием своим не обделяли вы не только лишь богатых. Разбойничали и грабили всех, кто под руку подвернется.
– Заткнись! – Бешанов подскочил к ней, замахнулся. Ирина Ивановна ловко уклонилась, Йоська потерял равновесие, чуть не упал.
– Осторожнее, товарищ, не споткнитесь. Лучше сядьте где сидели.
Голос её звучал просто нечеловечески ровно и спокойно.
– Сядьте и, поскольку вы сейчас за секретаря, записывайте мои показания.
Бешанов опешил. Недоумённо уставился на Ирину Ивановну.
– Вам что-то непонятно, товарищ? – вежливо осведомилась она. – Садитесь, перо возьмите, да получше, чтобы бумагу не рвало. – Ирина Ивановна словно пыталась втолковать какие-то элементарные вещи нерадивому ученику. – Пишите, а я вам расскажу всё, что знаю, о подпольной белогвардейской организации в штабе Южного фронта.
Йоська только и мог, что хлопать глазами.
– Так признаешься, значит, контра? – наконец выдавил он, но вышло это совсем без того напора, что нужно.
– В чём? – удивилась Ирина Ивановна.
– Не нудись тут! Признаешься, что на беляков работала?
– Разумеется, нет, – холодно сказала товарищ Шульц. – Вы меня плохо слушаете, товарищ Иосиф. Волнуюсь, что вы неправильно запишете мои показания, могущие иметь критическое значение для спасения ситуации на фронте!
Бешанов, похоже, так растерялся, что и в самом деле послушно взял бланк допроса с колонтитулом «Харьковская ГубЧК» и обмакнул перо.