Смута в России. XVII век

Разногласия в Ярославле действительно существовали, да и не могли не существовать в таком новом деле, да еще в обстановке продолжавшейся Смуты. Когда в ярославском ополчении стали появляться бояре; окольничие и московские дворяне, то могло сказаться, что не все они, в силу местнических представлений, готовы были подчиниться приказам стольника из рода князей Пожарских. Определенно известно о том, что еще недобитую славу освободителей Москвы стал делить воевода Иван Биркин. Пока он собирал казанскую рать, время далеко ушло от начала 1612 года. В Нижнем Новгороде имя Ивана Биркина стояло рядом с именем князя Дмитрия Пожарского, а в Ярославле он должен был оказаться одним из многих (так же «потерялся» в Ярославле среди других более именитых и умелых приказных дельцов нижегородец Василий Юдин[711]). Поиском начальствующего места объясняет поведение воеводы Ивана Биркина «Новый летописец» в статье «О приходе казанцов и о смуте Ивана Биркина»: «и приидоша в Ярославль, и в Ярославле многую смуту содеяша: хотяху быти в началниках. И такую пакость содеяша: едва меж себя бою не сотвориша. Бояре же и столники и все ратные люди опричь смольян ево откинута»[712]. В результате казанская рать раскололась, часть ее вернулась обратно, а другие отряды, во главе с головой служилых татар Лукьяном Мясным, остались в ополчении и прошли весь его путь к Москве.

Приезжавшим из подмосковных полков служилым людям ярославское ополчение все равно казалось более устроенным, по сравнению с «таборами» князя Дмитрия Трубецкого. Еще один рассказ «Нового летописца» связан с появлением в Ярославле представителей Украинных служилых «городов» Ивана Кондырева и Ивана Бегичева с товарищами, стоявших под Москвой в Никитцком остроге. Очень ярко летописец повествует, что от обнаружившегося контраста ярославского «строения ратным людям» и «утеснения от казаков под Москвою» приехавшие служилые люди буквально онемели: «И едва убо промолвиша и биша челом, чтобы шли под Москву, не мешкая, чтоб им и досталь от казаков не погинути». Украинные дворяне выглядели, если верить автору «Нового летописца», как оборванцы: «Князь Дмитрей же и все ратные их знаху и службу их ведяху, а видеша их такую бедность, такоже плаката». Награжденные деньгами и сукнами посланцы украинных служилых «городов» вернулись под Москву своим примером лучше всего агитируя в пользу новой земской силы, собравшейся в Ярославле. Все это страшно не нравилось Ивану Заруцкому, который «хотяше их побита», однако исподволь нарастал раскол и среди самих казаков, тоже посылавших в Ярославль в посольстве известного атамана Афанасия Коломну. Последний приезд казачьих представителей «ото всего войска» во главе с другим заслуженным атаманом Кручиной Внуковым случился в Ростове уже на дороге ополчения под Москву. Казаки тоже просили, чтобы ополчение князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина шло под Москву «не мешкая», они тоже были награждены «деньгами и сукнами» и отпущены под Москву. Памятником недоверия осталась фраза летописца: «а приидоша не для того; приидоша же для розведания, нет ли какова умышления над ними: чаяху на себя по своему воровству какое умышление»[713]. Если это было и так, то подмосковные казаки убедились, что идущая к Москве земская сила настроена враждебно не к казакам вообще, а к тем, кто хотел использовать борьбу с иноземцами, чтобы продолжить дорогу новому самозванцу.

Итогом знаменитого ярославского стояния стало формирование нового центра земской власти. Однако указы и приговоры ополчения признавали не повсеместно, а лишь на ограниченной территории Замосковного края, Понизовых и Поморских городов. В середине 1612 года, в Украинных и Северских городах, и даже в некоторых замосковных, — например, в Арзамасе, по-прежнему продолжали исполняться указы «бояр и воевод» князя Дмитрия Трубецкого и Ивана Заруцкого, псковского «царя Дмитрия Ивановича». В Переславле-Рязанском и Зарайск распоряжалась владычица коломенского двора Марина Мнишек. Нет свидетельств намеренного противостояния или столкновения по земским делам в тех городах и уездах, которые не признавали ярославского совета «всея земли». Все ограничилось обвинениями казаков Ивана Заруцкого и противодействием им в главном пункте — в принятии кандидатуры «Маринкина сына» на русский престол.