Смута

– Но я хвораю! Я вчера не выходил из шатра… Нужно всем объявить, объяснить.

– Два года не видеть любимую супругу и не желать броситься к ней навстречу?.. – Взгляд князя выплеснул на царя ушат презрения.

– Это все ужасно, – пробормотал Вор, – но я в седле не усижу. Я и теперь, пожалуй, лягу… Вы, князь, встретьте ее и сопроводите в наш шатер.

– Ишь чего захотели – в шатер! Встречу ваших величеств войско должно видеть! – Бешенство звенело в голосе Рожинского.

Гадливо озираясь, он почти бегом покинул царский шатер.

– Одеваться! – приказал Вор и, пока его одевали, непристойно сквернословил.

Уже в шляпе, при сабле, он, опираясь на плечо Рукина, вышел из шатра и вдруг замахал руками, спасая глаза от солнца, и, растолкав стремянных, кинулся в шатер и упал на постель, не позволяя даже сапог с себя снять.

– Королева моя! – взывал он истошно. – Я отлежусь и поеду к тебе! Полечу! Поползу! Марина! Марина!

Рукин так и не смог понять, ради кого и зачем разыгрывал Вор очередную комедию, но он поймал себя на том, что его снова разбирают сомнения. Знал, что Вор это Вор, и сомневался…

32

Утром 31 августа отряд Яна Сапеги встал лагерем за версту от Тушина. На последнем переходе сандомирский воевода не покидал кареты дочери. Ночью Марина Юрьевна плакала, а проснувшись, разорвала в клочья ночную рубашку.

– Марина, – умолял пан Юрий, – тебе надо перетерпеть несколько минут всего. Вообрази, что ты отсутствуешь. Марина Юрьевна зло смотрела в одну точку.

– Я устала от уговоров вашей милости. Я знаю, что надо делать, но боюсь, это выше моих сил. Я буду кричать. Я буду кричать, я буду колотить ногами и руками.

– Дочь моя! Если бы крики и вопли твои, слезы твои хрустальные могли вернуть Дмитрия Иоанновича… О Боже! Они только и могут, что ввергнуть вашего отца и вас в нищету.

– Я буду кричать! Я раздеру ногтями его поганое лицо.

– Но почему поганое? Вы его не видели ни разу.

– Он – вор! Он – вор!

– Да, он обманщик. Но без него вы только грустная вдова, женщина без будущего! С ним – вы царица.

– Господи! Что за отца ты дал мне?! Господи! Осталась ли на земле хоть единая росинка совести?

Карета остановилась. Марине Юрьевне и пану воеводе подвели оседланных лошадей.

Мнишек смотрел на дочь, и старческие глаза его, полные слез, умоляли. Прошептал, подсаживая в седло:

– Не погуби!

Марина Юрьевна ничего не ответила и ничего не решила… Ударила хлыстом по крупу лошади, поскакала. Отец тотчас догнал ее, вглядываясь во всадника, выехавшего к ним навстречу из кавалькады рыцарей.

– Это князь Рожинский! – Облегчение и озабоченность отразились на лице Юрия Мнишка. – Где же государь? Князь Рожинский приветствовал Марину Юрьевну краткой речью и сообщил о недомогании Дмитрия Иоанновича.

Легкие пушки Сапеги в честь «великой государевой радости» троекратно тявкнули, пороховые облака улетели к Москве. На том встреча и закончилась. Все принялись за дела житейские: рыть землянки, ставить шатры, насыпать оборонительный вал. К Мнишкам приехал из тушинского лагеря Павел Тарло, двоюродный брат Марины Юрьевны. Сообщил, что государь ради родства и великой радости подарил ему двадцать тысяч злотых. Не пообещал, а подарил!

– Не плата ли это за немоту вашей чести? – спросила Марина Юрьевна, но Тарло ответил беззаботно:

– Если плата, то не скупая. Государь никому еще ни злотого ни за какие услуги не заплатил.

Марина Юрьевна задрожала от неистового, нутряного гнева.

– Пан Павел, если в Тушине польская честь в продаже, то, должно быть, здесь и Богом торгуют!

– Богом не торгуют, – с нарочитой простотой ответил Тарло. – Для государя всякий Бог в строку: Магомет, Иегова, Христос.

– Вы многое постигли, пан Тарло, у своих новых владык. Но если в вас осталась хоть капля родственного тепла, если вы – рыцарь, скажите мне не отводя глаз: это Он?

Тарло покосился на князя Масальского и ответил, расплываясь в улыбке:

– Я узнал государя.

– Но что тогда с ним? Почему он не пожелал меня видеть? – Государь приболел. Ему не хотелось огорчить ваше величество своим нездоровьем.

– Князь Василий! – Марина Юрьевна подошла к Масальскому и взяла его за руку. – Вы были другом государя. Отвечайте, это – Он?

– Ваше царское величество, узнав о спасении Дмитрия Иоанновича, я тотчас вступил в его службу, но я еще не видел государя.

– Вы – русский человек, князь. Вам нет корысти обманывать меня. Поезжайте в Тушино. Я хочу знать правду.

– Государыня, клянусь: что увижу, то и передам вашему величеству.

Верста туда, верста – обратно. За час на хорошем коне четыре раза можно бы обернуться. Но князь Масальский не являлся.

Марина Юрьевна вознегодовала, и тут к ней тихо пришел брат Станислав.

– Не сердись на меня за неутешительное известие, ваше величество.

– Величество! Величество! Говори, ради бога! Самое дурное, непотребное! Только лжи не надо. Перекормлена враньем.

– Князь Масальский бежал в Москву.

– Он был у государя? – быстро спросила Марина Юрьевна.

– Был.