Смута

Четыре гайдука затеяли в Кремле драку. Их собрались казнить. Вывели на Лобное место, но приехал Гермоген. Простил. Простил он, избавив от казни, шляхтича Тарновецкого. Этот избил попа. А вот за пана Блинского не стал заступаться. Сей пан пальнул из ружья в икону Богородицы. Блинскому отсекли руки, а потом сожгли на костре.

Буйные головы отрезвели.

Неожиданно для бояр Жолкевский объявил о своем отъезде. Он понял: король не отпустит Владислава в Москву, будет добиваться признания своего владычества. Обманувшись в надеждах сам, гетман не желал обманывать веривших ему. Предвидел бунт, уничтожение на долгие годы добрых отношений с русскими.

К нему являлся все тот же Иван Никитич Романов, умолял не покидать Москвы. Жолкевский медлил, но король своего решения не поменял, и гетман, провожаемый боярством, стрельцами, народом, признавшим его за справедливый суд, – уехал к Смоленску, забрав с собой в виде военного трофея троицу Шуйских – Василия, Дмитрия, Ивана. Власть в Москве досталась Гонсевскому.

А что же посольство Голицына – Филарета? Все то же. Сначала речи о пользе Отечества, о вере, сановная важность, но уже на пятый день кинулись просить у Сигизмунда, чтоб пожаловал землями. Просили и получили – долго ли грамоту написать и подмахнуть – сначала Мезецкий и Сукин, потом пошла меньшая сошка: стольник Борис Пушкин, дворянин Андрей Палицын. Этот удостоился чина стряпчего. Просил Захарий Ляпунов, дьяк Сыдавный-Васильев… Сукин, опережая других, присягнул королю. За почин его наградили Коломной.

Вскоре и в Москве начали присягать Сигизмунду. Кривой Салтыков Михаил Глебыч явился требовать присяги королю от Гермогена. Гермоген его выставил. На другой день с тем же пожаловал князь Мстиславский, конюший и слуга Владислава.

Гермоген и Мстиславского выставил.

Что ожидало Россию? У кого было искать спасения государства, когда в одних церквах молились за королевича, а в других за короля – истребителя православия?

Народ остался без вождей, города почитали за счастье удаленность от столицы, вертепа измены и соблазна.

Многие москвичи в ту зиму видели козла с золотым рогом, с железным копытом, даже на Кремлевской площади встречали.

И снова светила русским, думающим о России, обманным своим огнем Калуга.

96

У Вора было новое увлечение – касимовский хан. Ураз-Махмет приехал в Калугу к семье. Он надеялся увезти своих близких, как только Вор отлучится из города. Не тут-то было! Сын Арслан состоял при государе кравчим, он боготворил повелителя.

Ураз-Махмет, надеясь образумить Арслана, прикинулся Вору другом.

Вор, такой чуткий на чужую ложь, обманулся. Он поверял хану самые сокровенные планы свои.

Они сидели на ковре по-турецки. Вор был в шальварах, в халате, пил татарскую бузу и чувствовал себя владыкой Востока.

– Я отправил в Воронеж полсотни обозов всякого добра, оружия и припасов! – раскрывал свои дальние замыслы Вор. – Вместе с тобой, с твоим сыном, с ногайскими мурзами Урусовыми мы устроим царство, какому не только Москва, но и Краков позавидуют. Степи – для пастбищ, черная земля по реке Воронеж, по Дону – для пашни. К нам русские мужики прибегут тысячами.

– Ты – мудрый человек, царь! Великий человек! – Хан подносил руки к высокому челу своему и кланялся Вору.

– Смеешься. А я вот приму ислам да и соединюсь с Крымом, а Русь сама в ножки мои кинется. А не кинется, камня целого в ней не оставлю. Доколе жив, покоя ей не знать. Ты не ошибешься, хан, служа мне. Будет царство мое от моря до моря. Всякой вере окажу почет. Церкви построю в Бахчисарае, мечети в Москве. А коли русские вздумают противиться, получат одни мечети.

Вору нравилось вести подобные беседы. Шут Кошелев в такие часы на глаза Вору не показывался, не желал развенчивать мечты жестокими образами правды.

– А какое царство мне дашь? – подыгрывал Вору Ураз-Махмет.

– Я тебе сначала дам тысячу жен, если справишься с ними, получишь – Истамбул.

– Истамбул?

– Истамбул!

– Дозволь мне поднести тебе подарок. – Хан повязал голову Вора шелковой чалмой, приколов к ней золотое перо с зелено-желтыми хризалитами.

– Вина! Зеркало и шута, – потребовал Вор.

Принесли вино и зеркало, явился Кошелев.

– Ну? – спросил Вор, разглядывая свое отражение.

– Был как солнце, стал как месяц! – сказал шут.

– Ты не виляй. Ты оцени.

– Я оценил. Ты как месяц.

– Хуже, что ли?

– Почему хуже? Солнце – это солнце, а месяц – это месяц.

– Ты нас не путай! – сдвинул брови Вор. – А ведь я красив! Мне бы турком быть, а я в русские пошел… Шут, не молчи!

Кошелев раскрыл ладонь, и с его ладони слетел, поплыл к Вору язычок огня. Вор протянул руку, но огонек погас.

– Вот какой у меня шут, – сказал Вор хану. – Могу подарить, но не теперь.

– Мне шут пока не надобен, – сказал хан. – Мне твои замыслы по душе. Хочешь, приведу к тебе всех казанских татар?

– Приведи, – согласился Вор. – Пошли им письмо.

– Лучше будет, если я съезжу в Касимов и пошлю не письмо, а моих верных мулл.

– Поезжай, – согласился Вор.

Дома Ураз-Махмет сказал сыну:

– Собирай узлы, надо бежать от этого сумасшедшего…

– Бежать?

– Вор отпускает меня в Касимов, но надежнее укрыться в Москве.