Смысл Камня. Современный кинематограф Южной Кореи

Триллер с элементами чистого зла — «V.I.P.» (Пак Хунджон, 2017) объединил особенно любимую тему кино последних лет (не только корейского) о маньяках с противостоянием Севера и Юга. На экран выведен дипломатически неприкосновенный сумасшедший садист, с которым абсолютно невозможно договориться. Но, поскольку от маньяка страдают люди и в Северной Корее, и в Южной, и в любой стране, куда бы его не занесло, этот маньяк выступает как бы порождением социалистической системы, а не корейской нации. Удивительно при этом, что маньяка играет популярный актер, пришедший из модельного бизнеса, — Ли Чонсок. Как будто северокорейца невозможно больше изобразить внешне непривлекательным.

Эксцентрическая комедия оказалась перспективным жанром для демонстрации преимуществ человеческого общения перед дикостью войны. Корейские романтические комедии часто наполнены эксцентрикой, почти как немые комедии. Например, «Любовь Севера и Юга» (Чон Чхощин, 2003). Но и более поздние фильмы в этой категории сохраняют внешнюю веселость и живость картинки, не скрывая при этом подлинно трагическую основу событий.

Стоит отметить как минимум три фильма: «Добро пожаловать в Тонмакколь» (Пак Кванхён, 2005), «Западный фронт» (Чхон Сониль, 2015), «Дети свинга» (Кан Хёнчхоль, 2018). В этих фильмах северные и южные корейцы абсолютно одинаковые люди с одним языком, ценностями, отличающиеся друг от друга лишь военной формой, — волей случая оказавшиеся по ту или иную сторону. Действие всех трех фильмов происходит во время гражданской войны 1950—9153 гг.

Абсурд вражды показан при помощи невероятно нелепых ситуаций и кадров. Например, в «Западном фронте» есть погоня, в котором северный кореец на танке с искривленным дулом гонится за американским самолетом по полю, а за танком на корове гонится южанин.

В мюзикле «Дети свинга» (фильм основан на успешном театральном мюзикле «Ро Гису») северокорейский пленный в интернациональном военном лагере, обученный степу пленным же афроамериканцем, тренируется танцевать степ под песню «Hava Nagila». Тоже очень прозрачный намек на жертвенную роль обычных рядовых корейцев в войне. В этом же фильме состоится трагикомичный спор между корейской крестьянкой и афроамериканцем на тему «кому хуже живется». Последнее слово остается за крестьянкой — хуже всего быть женщиной на войне.

Драма маленького человека наиболее безысходно представлена в фильме «Пересечение» (Ким Тхэгюн, 2008), в которой шахтер из Северной Кореи переходит китайскую границу, чтобы достать редкое лекарство для больной беременной жены. Загнанный облавами в посольство Южной Кореи, он становится вынужденным эмигрантом. Полулегальными путями он находит сына в лагере для политически неблагонадежных и вызволяет его. Целая сеть людей переводит ребенка от границы к границе, пока в конце концов мальчик не оказывается в Монголии, где гибнет совершенно один в бескрайней степи под огромным звездным небом.

Лекарство, ради которого отец бежал в Китай, в Южной Корее выдают бесплатно. Только это ничего не исправляет. Мир огромен и изуродован границами. Человек хрупок. Помощь человека человеку недостаточна, и всегда приходит с запозданием. И тем не менее, в этом фильме много людей старались помочь друг другу, и в конечном счете получился оптимистичный фильм, пробуждающий сочувствие к мирным жителям другой страны. Приукрашенный, метафорически лобовой, иллюстративно использующий пейзаж и музыкальное сопровождение. Фильм каждую секунду готов перейти к прямому манипулированию, но его спасает интересная система визуальных образов, сложность переплетения сюжетных ходов и совершенно подлинное существование мальчика на экране (мальчик не стал сниматься в кино, когда вырос).

Документальные свидетельства

«Дневник Мусана» (Пак Чонбом, 2010) тематически перекликается с «Пересечением» — герой по имени Сын Чхоль так же через Китай оказался в Южной Корее легальным иммигрантом. За ним не стоит трагичной предыстории. Зрителю не рассказывается о его жизни в Китае. Есть только обычная капиталистическая страна, в которой система перемалывает всех — друзей и недругов. Тех, кто старается помочь, и тех, кто избивает на улице. Встроиться в социальную жизнь очень трудно. Вообще-то южнокорейцам и самим очень трудно — ожидания очень подробны и высоки. Но перебежчик из Мусана изгой не только из-за неуспеха, нищеты, необразованности, недостаточно привлекательной внешности. Иногда южнокорейским молодым людям хватает и этого, чтобы чувствовать себя лишними в жизни. В конце концов статистику самоубийств делают не иммигранты. А в Южной Корее самоубийство является основной причиной смерти людей в возрасте 10—39 лет. И все же положение Сын Чхоля со стороны воспринимается отчаяннее — он и другие иммигранты ни одну из Корей не могут назвать родиной в теплом эмоциональном смысле. Также они лишены возможности общаться с родственниками и друзьями детства, что лишает беженцев важнейшей опоры.