Смысл Земли

Однако Бог, как символически показывает Симеон Новый Богослов в тексте, который послужил введением в эту главу, по милосердию своему ввел определенный порядок в самую сердцевину этого беспорядка, дабы избежать полного распада. В этом смысле Ориген и Григорий Нисский, вслед за Филоном, истолковали «одежды кожаные», в которые, согласно Книге Бытия, Бог одел падшего человека, чтобы защитить его. Они, должно быть, символизировали телесное состояние человека и материальность вселенной в их нынешнем виде, когда тление и смерть заняли свое место во вновь возникшем порядке, порядке катастрофическом, но который, тем не менее, свидетельствует о милосердной Премудрости Творца. Так законы природы через упорядоченность и непрерывность, которые они обеспечивают, делают возможной саму историю спасения. Они свидетельствуют о космическом Завете, заключенном Богом с человечеством после потопа, когда разверзлись все источники вод, в которых падшее творение едва не растворилось: «Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся» (Быт 8:22). И все же этот Завет, который Бог заключил не только с людьми, но и «со всем живущим», отныне включал смерть, внешнее положение мира по отношению к человеку и человека к миру и насилие в отношениях между ними. Задача человека в мире названа, но она связана со «страхом и трепетом» (9:2), а ради пропитания он будет убивать, что в райском состоянии исключено. Однако Бог оставил себе кровь, куда проникает и усиливает жизненную энергию огненное дыхание, — это место трансценденции и словно обетование искупления, которое позднее прояснится в предписании обрезания, «брака в крови» (Исх 4:25–26) [61], связанного с самими источниками жизни. История Бога и человека продолжается, но в этой истории любовь смешана со смертью и кровью. Законы природы своей тяжестью, детерминизмом, слепой необходимостью свидетельствуют о взаимном порабощении человека и вселенной. Человек, «своим собственным рабством приведший природу в состояние механизма, сталкивается лицом к лицу с этой механистичностью, причина которой он сам, и попадает под ее власть… Сила омертвелой природы заставляет человека, своего свергнутого царя, страдать. В свою очередь, она вливает в него яд, который превратит человека в труп, заставит его разделить участь камня, пыли и грязи» [62].

Мир в падшем состоянии, когда человек ощущает его не преображенными чувствами, — не вполне реален. Он также и не полностью иллюзорен, хотя его состояние отчасти стало результатом онтологической лжи, которой его предал «отец лжи». Но последний может лишь исказить вселенную, опутать ее тьмой — но не уничтожить. Не полностью реальный и не полностью иллюзорный, мир стал «миром сим», не переставая быть творением Бога, и Клодель очень верно назвал его «намекающим» (allusif). В нем есть вес, число и мера, о которых говорит Премудрость и о которых св. Августин сказал, что они намекают на тайну Троицы. Красота не исчезла, она стала двусмысленной, она более не совпадает с добром и истиной, и целая православная традиция, от Исаака Сирина до Гоголя, вспоминает в связи с ней о тайне блудницы. Совершенно доброе творение, которое больше не может вознести хвалу, издает стон, потому что оно отдано силам зла, этим падшим ангельским «космократам» [63], которые донимают святых, проводя их сквозь стихии, и превращают космическую книгу Славы в стену без дверей, которая со времен Сартра не дает покоя нынешним чувствительным людям (а первые образы такого рода можно, пожалуй, найти в эллинистическом гностицизме).