– смысл жизни человека может пониматься как достижение высшей цели (макроцели) жизни;
– цель жизни – это тот ценностный ориентир, по которому человек выверяет курс своей жизни, оценивая свои поступки, свой образ жизни и отношение к смерти. Этот ориентир находится, выбирается или ставится человеком на основе собственного мировоззрения;
– при определении как цели всей жизни (макроцели), так и текущих целей (микроцелей), у человека, во избежание беды, должен «срабатывать» некий ограничитель, основанный на устоявшейся морали своего народа;
– смысл жизни как цель с учетом философского (нерелигиозного) дискурса может быть определен как желаемое состояние жизнедеятельности человека, ограниченное моралью.
2.4. Смысл жизни как предназначение[17]
Екклезиаст утверждал, что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, тот умножает скорбь. Эта его мысль может быть истолкована таким образом – сколько бы ступеней ни прошел человек на пути познания, перед ним всегда вечной мукой будет оставаться вопрос: «Зачем»? И чем выше восхождение по ступенькам познания и жизненного опыта, тем этот вопрос будет звучать, увы, все мучительнее. Тем более что вопрос «зачем?» фатальным образом смыкается с вопросом «для кого?» – для других, для себя или еще Кого-то? Наука (как и обыденное знание) самым очевидным образом демонстрирует свою неспособность ответить на поставленные вопросы.
Когда современный человек начинает размышлять о смысле жизни, то ему следует иметь в виду, что речь пойдет вовсе не о точном знании, а, согласно замечанию Л. Толстого, о некотором роде веры: «Одни верят в то, что жизнь не имеет смысла, а другие не верят в это и, наоборот, считают ее исполненной смысла».
Л. Толстой неоднократно обращал внимание на то, что простые люди не ищут смысл жизни, поскольку они его имеют, зато образованные его ищут, но не находят, поскольку убеждены, что в этом им могут помочь достижения науки и цивилизации. Причиной разочарований и страданий, по его мнению, является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются. Та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. Материальный и культурный прогресс не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Л. Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его через перспективу смерти человека. А потому бессмысленно искать смысл жизни только в рамках материального существования и научного прогресса. Первое, в чем проявляется присущее человеку искание смысла как цели жизни, есть «жестокое страдание от окружающей нас бессмыслицы», – утверждал философ Е. Трубецкой.
Итак, тот смысл, который мы ищем, нам, очевидно, не дан и не явлен в повседневном опыте. Весь этот исторический будничный опыт, пусть даже оснащенный достижениями научно-технического прогресса, свидетельствует скорее о противоположном – о бессмысленности бытия общества и бытия в обществе.
На чем же тогда основывается вера в смысл жизни? Может быть ее источник следует поискать за пределами наличного бытия, или, говоря проще, за пределами повседневного опыта?
Здесь следует обозначить первый, принципиальной важности, тезис. Он состоит в том, что вера в смысл жизни производна от веры в личное бессмертие. Связь этих двух предметов веры несомненна. По-настоящему серьезная постановка вопроса о смысле жизни ставит человека перед проблемой личного бессмертия, поскольку, как справедливо утверждал А. Введенский, «логические требования, вытекающие из содержания понятия смысла, вынуждают нас полагать цель, осмысливающую жизнь, вне жизни;
а нравственные требования запрещают допускать, чтобы личность была в каких бы то ни было руках, хотя бы и руках Бога, только средством; между тем, если нет бессмертия, а цель жизни остается вне жизни, то личность оказывается всего только средством или орудием. Если же, наоборот, мы верим или хотим верить в смысл жизни и в то же время не хотим нарушать ни логических, ни нравственных требований, то мы обязаны верить и в бессмертие. Другими словами: вера в личное бессмертие есть условие и логической, и нравственной допустимости веры в смысл жизни» [10].
Логика рассуждения А. Введенского, связывающая два предмета веры – в смысл жизни и в бессмертие – представляется безупречной. В самом деле, всякие рассуждения о смысле жизни всегда предполагают определенный вариант бессмертия – реальный или иллюзорный. Соответственно, предполагая некое иллюзорное бессмертие (в потомках, в памяти людей, в делах на земле и т. д.), можно говорить лишь об иллюзорном смысле жизни, но только реальное бессмертие души может быть основой реального смысла жизни.