Смысл жизни: учебное пособие

До таких сокрушительных масштабов в критике языка не доходил ни один деконструктивист! Если «мысль изреченная есть ложь», то мы очень легко можем обернуть это изречение против его автора, заявив, что мысль, изреченная в Silentium! а заодно и в других его стихах, есть ложь. Но автор этого изречения, я предполагаю, со свойственным ему изяществом легко парировал бы подобное обвинение. Он, очевидно, согласился бы с тем, что в Silentiит! есть преувеличение, но вряд ли бы он отказался от сути самой критики языка, направленной на его ограниченные возможности. В таком случае вышло бы приблизительно следующее: любой язык не в состоянии передать всех нюансов мысли и чувства его носителя. Дело здесь не в том, что человек может плохо владеть языком, а в самом языке, в его неспособности быть надёжным средством для выражения, по крайней мере, внутреннего мира человека. Вот почему лучше молчать — даже если ты прекрасно владеешь, как Ф.И. Тютчев, несколькими языками.

Слава богу, автор приведённого стихотворения в своей жизни не следовал призыву, содержащемуся в нём. Если бы это произошло, он лишил бы своих потомков множества поэтических шедевров, к которым принадлежит и это стихотворение. Уже его одного достаточно, чтобы убедиться, вопреки его смыслу, в неиссякаемых выразительных возможностях языка.

Но есть ли в Silentium! рациональное зерно? Строго говоря, в этом стихотворении не одно, а, по крайне мере, два рациональных зерна.

Первое. Язык — только средство для оформления некоторого содержания, которое говорящий с помощью речи передаёт слушающему. Один человек не может передать то или иное содержание другому человеку, так сказать, в чистом виде. Он может это сделать только с помощью знаков. Языковые знаки — самые совершенные среди других. Но и они — всё-таки знаки, служащие для передачи определённого содержания, но не само это содержание. Язык — величайшее творение культуросозидательной деятельности человека, но он не может заменить собою внеязыковое содержание как таковое — содержание, которое он призван лишь выражать. Адекватность выражаемого содержания волей-неволей вынуждена по этой причине теряться в какой-то мере в языковой форме.

Второе. Слушающему приходится воссоздавать содержание, передаваемое ему говорящим, опираясь на собственный душевный багаж. Он уже потому не может его воспроизвести в своей душе в полном соответствии с содержанием, из которого исходил говорящий, что его внутренний мир всегда индивидуален, всегда своеобразен, всегда специфичен. Адекватность передаваемого содержания по этой причине теряется в какой-то мере в интерпретации.

Отсюда следует: полного взаимопонимания между людьми быть не может. Ему препятствует знаковая и интерпретационная природа языка. Что же остаётся? Молчать. Чтобы сохранить свой внутренний мир во внеязыковой чистоте.

Молчание — золото. Но без общения человек жить не может. Место внешней речи всегда готова занять внутренняя. Последняя в нашей жизни явно преобладает над первой. Но даже и внутреннюю речь мы, как правило, ориентируем на предполагаемого слушающего или читающего. Отсюда изнуряющие внутренние диалоги и муки творчества.

Стремление к социализации, к единению с себе подобными — сущностный признак человека. Сплошь и рядом он натыкается на непонимание, но даже и схимнику не удаётся стать полным молчальником. Он общается с Богом — в расчёте на Его понимание.

Полное взаимопонимание между людьми невозможно. Таков наш удел. Но отсюда не следует, что мы, люди, в состоянии отказаться от самой идеи о единении друг с другом через общение. Мы не можем, в частности, отказаться от стремления к построению единой научной картины мира.

Построение единой научной картины мира невозможно, если общение в области науки не будет иметь успеха, если оно не будет приводить учёных к единению. Назову здесь пять факторов, которые, как чума, угрожают научной коммуникации.

Первая чума науки — отсутствие единого мировоззрения, в качестве которого может и должен выступать только универсальный эволюционизм.

Вторая чума науки — устрашающая мизерность учёных, сумевших сказать своё слово в науке, сумевших создать собственную, оригинальную концепцию. В сознании же большинства — концептуальная пустота, хаотически заполняемая чужими идеями преимущественно иностранного происхождения.