Смытые волной

– Что? Куда? На эту помойку? – вспылил он. – Одной мало, так тебя перебросили на другую расчищать дерьмо. Может, тебе в ассенизаторы пойти, на говновоз по блату устроиться. Говорят, они на хлеб неплохо зарабатывают. Впрочем, детка, сама решай, ну хоть рыночной не будешь.

Я взорвалась, как сухой динамит, готова была разорвать его на части. Как он может оскорблять дело, о котором вообще ничего не знает, кроме гуляющего по Москве устойчивого слуха, что там все воруют. В его словах легко угадывался подтекст: как бы тебя, детка, не втянули, вот весело будет.

Миша тяжело вздохнул, крикнул, что уходит на работу, и был таков, я торчала на кухне и ни о чем думать не могла. В мозгу крутилась старая одесская поговорка. Ее я часто в детстве слышала от одиноких, опустошенных войной женщин, сидящих поздно вечером в нашем палисаднике, курящих папиросы и пьющих вино.

Куда пойти, куда податься?
Кого найти, кому отдаться?

Я пускаю горькую слезу: мне в мои тридцать лет тоже «никуда», «никого» и «никому». Нет, с «никому» я, кажется, погорячилась…

В Одессе мне казалось, что я так остро чувствую одиночество, потому что не замужем. Отсутствие личной жизни компенсировала чумовой работой. Здесь же, в Москве, есть эта личная жизнь, но она как-то отодвинута на задний план, упрятана за стеной рыночных реформ. Сейчас нет работы, но мало что меняется. Отношения складываются с Мишей дурацкие; на людях мы прекрасная пара, а как только переступаем порог квартиры, все меняется.

Я не жена, а скорее Мишина подружка. Всем заправляет его мама, и очень редко, когда свекровь отсутствует, тогда муж вспоминает, что у него есть драгоценная супруга. Нет, не о таком семейном счастье я мечтала.

Наконец в Одессе нашли обмен, правда, с потерей части площади, но зато на Шестой Фонтана, как мечтала сестра. Ее мнение всегда было определяющим и выполнялось. Я оформила положенный мне за год работы в управлении рынками отпуск, и скорый поезд Москва – Одесса ровно через год вез меня на малую родину. На вокзале встречала меня только сестра. Дома ждал стол, накрытый по одесским понятиям, я его слегка украсила столичными деликатесами.

Расцеловав меня, совсем обессиленная болезнью бабушка тихо прошептала:

– Ну, что, Олька? Я когда-то сбежала в никуда, теперь и ты, – она до боли сжала мою руку. – Говори: натерпелась от кацапов? Держись, не давай себя в обиду. Заставляй своего больше крутиться, раз захотел такую.

– Бабушка, какую?

– И молодую, и красивую, да и не дурочку с переулочка, а работящую. Ты сама всего там добьешься, попомни мои слова. Только Аньку с Алкой не бросай, помогай им. Обещаешь? Я ухожу, все, мой срок вышел. Болячка доконала, там меня давно заждались.

Она подняла глаза к потолку. Плача, я вышла из спальни.

Через неделю бабушки не стало. Теперь, когда обмен состоялся, я смогла спокойно выписаться из Одессы и официально прописаться в Москве на площади свекрови и мужа.

Воронцов сдержал слово: немедленно подписал мое заявление об увольнении, и через две недели я вылетела из Управления рынками свободной птичкой. В главке меня поблагодарили за проделанную работу и пожелали успеха на новом месте.

Свое знакомство с плодоовощными конторами я начала с самой близкой к дому – Ленинской, а точнее с посещения Ленинского райисполкома на Кропоткинской улице. Медленно я поднялась по мраморной лестнице старинного особняка, остановилась у громадного зеркала, обсмотрела себя со всех сторон и прошла дальше по коридору в приемную председателя. Секретарша пошла докладывать о моем приходе.

– Пожалуйста, заходите, вас ждут. В углу вешалка для пальто, возьмите плечики.

Из-за стола навстречу мне поднялся полноватый мужчина средних лет.

– Новожилов Владислав Дмитриевич, – он поздоровался со мной за руку.

– Приходченко Ольга Иосифовна, город Одесса.

– Мне сказали, что вы молоды, но что так молоды, я не ожидал, – он подвинул мне стул, а сам присел напротив. Новожилов стал говорить, как тяжело нынче с кадрами, необходимо укомплектовать и привести в порядок контору. Постоянно вертел в руках листок, наверное, с моими анкетными данными, и посматривал в него.

– Вы курите?

– К сожалению, никак не брошу.

– Вместе будем бросать, – улыбнулся он. – Какие сигареты предпочитаете?

– С удовольствием выкурю с вами «Золотое руно», если предложите.

Он поднял на меня удивленно брови.

– Владислав Дмитриевич, у вас уже в приемной пахнет этим замечательным табаком. О кабинете я вообще молчу.

– Что, так сильно?

– Более чем. Мне лично нравится, но для меня он крепковат. Я «Мальборо», если позволите.

– Пожалуйста.

Он достал из тумбы стола два хрустальных бокала и бутылку «Боржоми». Пепельницу поставил между нами.

– Выкурим трубку мира? – вырвалось у меня, и я сама испугалась своей прыти.

– Выкурим. И надеюсь, не только мира, но и дружбы, – председатель исполкома подал мне зажженную зажигалку, и я прикурила.