Снабженец

- Тогда путь он, пока в Крым я не перебрался, у тебя при лошадках побудет. Осчастливь человека. Заодно пусть и за моей кобылкой присмотрит. Чем он у тебя раньше занимался?

- Свиней забивал и на рынке в Москве мясом торговал.

- Двадцатого века, значит, не боится. И паспорт имеет? Тогда, если всё по уму делать, то мы с ним еще в девяностые смотаемся. В то горькое время, когда племенных лошадей по цене мяса продавали. И владимирских и советских тяжеловозов. Эти не хуже волов воз потянут.

- Как знаешь, - согласился со мной Тарабрин. – Но на охоте я Ваньшу с тобой рядом поставлю. Привыкайте друг к другу.

В первый день большой охоты я расстрелял полсотни патронов, но убил всего одного гуся. Хотя, казалось бы, летят птицы просто толпами и промахнуться невозможно в принципе. Но вот, поди ж ты…

Ванька, со мной в одной лодке охотился. Стрельнул из своей тульской двудулки, дай бог, десяток раз, но затрофеил пяток гусей. И смотрел на меня с некоторым превосходством.

- Трех еще не достать нам, барин, – сокрушался лошадник, - в густые камыши упали.

Я считал себя вполне опытным охотником. Но современные мне дикие гуси вели себя совсем иначе, имели совсем другие повадки. И охотились на них мы в моём ««осевом времени»» совсем по-другому. Маленькие косяки гусей у нас в ХХ веке перелетали.

- Как это у тебя так ловко получается? – удивился я, когда мы всех своих битых гусей из воды выловили.

- Торопишься ты, барин, - выдал мне характеристику напарник, - Мне так невместно. Патрон дорог. Батька покойный за каждый промах сёк меня безбожно. Вот и выучил.

Но больше всего птицы набили крестьяне с луками и стрелами. У тех вообще промахов не было. Ванька сказал, что летом они так, походя, фазанов стрелой бьют. Птичьего мяса всем хочется, а дома держать кур – так ястребы не дремлют, так норовят всех утащить. Вот и не рискуют больше.

Не был я на этой охоте добытчиком знатным. Хоть и имел самое навороченное помповое ружьё. И это меня несколько расстраивало.

Вечерами, как водится - костёр, водочка, жареный на вертеле гусь и охотничьи байки. И многочисленные сожалительные вздохи, что гусь нынче не тот уже пошел. Раньше его можно было просто подойти и палкой бить. Деды так и делали, в первые года жизни на Беловодье.

Понятно стало, почему и ярмарка после большой охоты. Битого гуся везли возами и продавали всего по три медяхи за тушку в три кило. И не столько на мясо гусей покупали, сколько на пух и перо. Но продавали дичь только целой тушкой.

Медные монеты были боспорского образца – с осетром на аверсе. Все же непонятно мне, чего так боится Тарабрин археологов будущего. Они если чего не понимают, что не укладывается в их теории – в запасниках прячут и народу не показывают. Как и понятные всем собрания античной эротической терракоты и росписи на керамике.

Я свои трофеи Василисе отдал. Пожелал, чтобы мне запекли гуся с яблоками. И жир, вытопленный с него собрать – зимой от обморожения пригодиться. И не только морду лица от мороза мазать, но и обувку кожаную им от воды предохранить. Остальных двух закоптить после засолки.

За специями пришлось опять в Москву ««осевого времени»» мотаться. Тут с ними бедно. Соль, лук да чеснок. Еще петрушка с укропом. И вроде всё. Даже лаврушки не видно, хотя в моём времени растут эти кусты в Крыму как сорняк.

И кукурузных полей я тут не заметил. Как и помидоров с подсолнечником – шифруется проводник. Колумба ему жалко. Хорошо хоть огурцы с капустой есть, которые на Русь вроде как с византийскими попами только пришли.

Ладно, подождём маленько, в Крыму я сам себе хозяин буду.

Зато арбузы продавали только фурами. За две серебряные монеты - фура. Помню, в моем детстве на Волге деды рассказывали, что фура арбузов при царе стоила всего рубль. Судя по весу, эти две боспорские серебрушки были царскому рублю равны. Оно понятно – бахча не у всех. Ее же караулить нужно. Хотя бы от волков. А не в каждой семье можно выделить на то в страду работоспособного человека. Пусть и пожилого ««деда бахчевного»».

Василисе из своей Москвы привез подвенечное платье из пафосного салона на Садовом кольце. За 900 у.е. Цвета чайной розы – ну не девочка же она, чтобы замуж выходить во всём белом и с фатой, которая у русских, как западный флёр-д’оранж – символ невинности. Лиф богатый с вышивкой гарусом, стразами и искусственным жемчугом. Юбки пышные на кринолине, до пят - как тут и положено. А чтобы декольте задрапировать взял отрез газового муслина той же расцветки, только чуть-чуть темнее. А то Васька наотрез откажется в храм идти с голыми плечами. Я ее уже немного изучил.

Можно было и какой мастерице в Москве пелеринку из макраме для Васьки заказать. Да возиться не захотел. Машинка швейная есть – пусть сама свой синдром невесты обслуживает. К тому же пелерина закроет часть красоты жемчужной вышивки лифа.

Перевезли нас через пролив паромщики на плоскодонках, на которых руду железную с крымского берега поставляют кузнецам. Меня, Ваньку, и еще троих тарабринских помогальников. С лошадьми. Обратный путь оговорили с ними и через неделю они будут нас ждать в бухте.