Сначала повзрослей (СИ)

То, как бережно он целует меня снова, как осторожно, но крепко прижимает к стене, заставляет дыхание сбиваться снова и снова. Теперь я чувствую всё его тело, всю мощь и силу, наполняющую крепкие мускулы. Эти ощущения новы для меня, непривычны, но они сводят с ума, заставляя желать ещё и ещё.

И шептать… бесконечно шептать эту просьбу.

— Нежная… — исступлённый шёпот мне в ответ, — сладкая такая…

Герман покрывает горячими поцелуями мои скулы, губы, подбородок, шею… Сильные ладони сжимают плечи, и в этом движении столько желания, что всё моё тело наполняется странным непривычным электричеством.

Одежда вдруг ощущается какой-то неприятной, лишней. Хочется, чтобы её между нами не было.

Но хочется — это одно, а когда Герман на самом деле сталкивает с меня куртку и стягивает водолазку, то вдруг просыпается иное — стыдливость, страх. Не такой, который заставлял меня бежать по лесу или сегодня, не жалея ног, а другой… Волнующий, щекочущий…

Но я никак его не показываю. Надеюсь, Герман не заметил мелкую дрожь, про проходится по моему телу, когда он снова прижимает меня к себе.

Не хочу чтобы понял, что мне страшно. Отступит же, отпустит. А этого я не хочу ещё больше!

Он подхватывает меня на руки и несёт в спальню. На ту самую кровать, в которой буквально сегодня я поливала слезами подушку от ревности и бессилия. Опускает на неё мягко и осторожно, нависая сверху.

Я не могу передать словами те ощущения, которые овладевают мною, когда мужские поцелуи уже перестают ограничиваться моим лицом и губами, а переходят дальше. Шея, плечи, ключицы… Я едва не задыхаюсь, когда грубые мужские руки нежно освобождают мою грудь из бюстгальтера, выгибаюсь, когда губы касаются нежной кожи сосков.

Обнажение перед мужчиной всегда казалось мне чем-то очень смущающим. Конечно, я думала об этом, и не раз. Представляла, как это будет впервые. И вот сейчас, когда это случилось, я испытываю так много, что голова кружится, а кожа горит огнём.

— Ты как шёлк, Женечка, — Герман говорит будто сам с собою. — Необыкновенно нежная, невероятно просто… безумие…

Да, пожалуйста, не думай… Пусть будет безумие. Ни о чём не думай. Просто будь со мной.

Я теряюсь в ощущениях настолько, что будто возвращаюсь в настоящее лишь когда чувствую на себе тяжесть мужского обнажённого тела.

Он горячий. Кажется, будто температура кожи на его груди выше моей. Так я ощущаю.

На мне одни только трусики, но вдруг тот обжигающий стыд, ошпаривший меня, когда Герман стал снимать с меня джинсы, исчезает. Ощущение правильности происходящего заполняет вены и артерии и разносится по организму, успокаивая.

Герман сдвигается чуть на бок и приподнимает одну мою ногу, чуть согнув её в колене.

— Это твой первый раз? — негромко спрашивает, внимательно заглянув в глаза.

Лёгкая внутренняя дрожь не даёт ответить словами, поэтому я лишь киваю.

— Хорошо, — мягко отвечает он, кивая в ответ. — Сделаем всё как надо.

А потом касается ладонью там — между бёдер. С ужасом осознаю, что моё бельё мокрое насквозь, а теперь и пальцы Германа тоже мокрые. Но он выглядит весьма довольным, даже улыбается, а потом и целует. Мягко перебирает мои губы своими, играет языком, дразнит, а потом я чувствую небольшой дискомфорт.

— Не зажимайся, всё хорошо, — продолжает отрывисто целовать, тем временем аккуратно лаская пальцами меня уже там, под трусиками. Тоже дышит тяжело и прерывисто.

Я уже перестаю отвечать на его поцелуи. Просто дышу ему в губы, приоткрыв рот и зажмурившись, потому что эти его движения рукой приводят к странному водовороту, что зарождается у меня внизу живота. Закручивается, словно вихрь из осенних листьев, становится невыносимо приятным, нестерпимо сладким, пока… пока…

— Ох!…

Я громко выдыхаю. То ли со стоном, то ли даже с криком. Но молча такое пережить невозможно.

Это взрыв.

Яркая вспышка, ослепляющая и погружающая в разноцветную трясину, приходит не внезапно. Она сначала нарастает, нарастает, а потом как будто даёт облегчение на пике. Но это иллюзия.

Все мышцы приходят в тонус, а потом резко расслабляются.

Волшебство.

— Открой глаза, Женя, — слышу мягкое требование, когда волна сходит, и моё дыхание становится ровнее.

Выполняю, что говорит, и натыкаюсь на горящие угли глаз. Герман нависает надо мною, его лицо напряжено, жилка на лбу часто пульсирует. Он смотрит с такой жадностью, что это пронизывает насквозь.

— Готова идти дальше?

— С тобой на всё готова…

Кажется, это мои первые слова за всё происходящее. И они являются правдой — с ним я готова. Первые и последние ещё на долгое время. Просто потому что говорить совсем не хочется.

— Хорошо, — снова говорит Герман, а потом… потом я отдаюсь на его волю целиком и полностью.

31

Герман

Гореть мне в аду за её слёзы, которые сейчас скатываются по нежной коже её щёк, когда мы проходим точку невозврата.

Женя зажмуривается и закусывает нижнюю губу, задушено выдыхая с каждым тугим, болезненным для неё толчком. Мне хочется хоть как-то облегчить ей этот сложный для каждой женщины переход во взрослую жизнь.

— Продолжай, — шепчет, когда я замираю, давая ей свыкнуться.