Сначала повзрослей

Прямо тут, в кабине лифта, между нами будто искра проскакивает. Резкая вспышка возбуждения от одних лишь скрестившихся взглядов. Воздуха сразу становится мало, а тело начинает пылать так, что хочется прямо здесь и сейчас сорвать одежду с себя. И с Германа…

Мы бросаемся в объятия друг к другу и сталкиваемся губами. Целуемся, словно боремся. Не нежно и мягко, а будто каждый отвоёвывает своё.

— Скажи мне, Женя, — Герман почти рычит, прижимая меня к металлической стенке лифта, — что в тебе такого, что я разум теряю? До квартиры три метра, а мне хочется замуроваться с тобой в этом долбанном лифте, потому что эти самые три метр кажутся сейчас непреодолимыми километрами?

Мы всё же справляемся с этими метрами, пусть и словно в тумане. А дома… дома случается то, от чего у меня потом при воспоминаниях ещё долго краснеют щёки.

Когда мне кажется, что вот, то что мы делаем — верх раскрепощённости, а потом Герман проворачивает со мной что-то ещё… что-то такое, отчего предыдущее кажется невинной игрой. Нежность, грубость, напор — всё сливается в единую мелодию. Я больше не пытаюсь закрыть себе рот, чтобы сдержать стоны и даже крики, потому что их сдержать попросту невозможно.

После секса сил остаётся, чтобы кое-как ополоснуться в душе и сделать чай. Ноги будто не мои — дрожат и подкашиваются так, словно я пробежала марафон. Во всём теле приятная усталость, а низ живота кажется тяжёлым.

Я передаю одну чашку Герману, а со второй сама осторожно опускаюсь в кресло в гостиной. На экране своего смартфона замечаю сообщения в рабочем чате “Джаза”, и это мне напоминает ещё кое о чём, о чём я хотела поговорить с Германом.

— Герман, — в животе становится щекотно от волнения. Сначала я думала, что не имею права спрашивать об этом, но потом подумала, что это не так, — ты встречался с женщиной — Екатериной, мне Ксюша говорила. Вы же больше не видитесь?

Замираю, почти не дышу в ожидании его реакции. Разозлится? Отмахнётся?

Но Герман улыбается в ответ, вполне спокойно и даже весело.

— У Ксюхи язык — помело, — качает головой. — Конечно нет, Женя. Или ты думаешь, что я живу с тобой, сплю с тобой, а временами бегаю к ней?

— Нет, — становится стыдно и я опускаю глаза. — Просто мне не так просто справиться с ревностью, как тебе.

— Мне вообще-то тоже непросто, — снова усмехается. — Чуть башкой о руль не начал биться, пока ты там с тем парнем обнималась.

— Прости, — отставляю чашку и пересаживаюсь к нему на колени. — Извини, что снова спрашиваю… А ты сказал ей? Ну, Екатерине?

— Нет ещё. Мы просто не виделись.

— Мне кажется, нужно сказать.

— Да, ты права, Жень. Это будет правильно. Я поговорю с ней. На этой неделе в пятницу состоится бизнес-форум, Катя там выступает, я тоже приглашён. Там и поговорим.

— Вы… идёте вместе?

— Планировали, да. У нас общая пригласительная, — Герман берёт прядь моих волос и щекочет кончиком мою же щёку. — Не ревнуй, Женька. Это важное мероприятие для меня, особенно в свете некоторых происшествий. Там я ожидаю встречу с человеком, который может сыграть для моего бизнеса важнейшую роль.

Я молчу, ощущая, как где-то под рёбрами становится неспокойно, а он продолжает.

— Ты пойми, импульсивность и необдуманность действий часто ведёт к неприятным последствиям. На форум мы с Катей приедем вместе, и там я с ней поговорю.

На выдохе ощущается странная прохлада за грудиной, будто мне пришлось выйти резко на мороз из тёплой комнаты. Сердце пропускает один удар, а потом будто замирает, прежде, чем вернуться к ритму. Во рту появляется лёгкая горечь.

Он прав, я ревную. И совсем не так, как когда мы не были вместе — иначе, с другим оттенком.

Герман всё сказал как есть. И головой я понимаю, что он прав, и ничего такого в этом нет. Но сердцу-то не прикажешь…

— Обещаешь?

— Обещаю, — мягко щёлкает меня по носу.

Крепче прижимаю его руку к своему лицу и прикрываю глаза. Всё будет хорошо. Мне просто нужно пережить пятницу.

41

Мне видеть её неприятно. Екатерину. То, как она вертится у зеркала, умничая о швах и том, как они должны лежать. Как помыкает Аней, едва ли не тыкая носом опытную швею в детали, которые ещё не закончены и будут устранены в уже готовом изделии.

Неприятно, да. Но помимо этого я чувствую сейчас своё превосходство над ней. Какое-то такое острое, как бритва, женское. Неприятно удивляюсь ему.

Потому что Герман выбрал меня, а не её в итоге. И скоро она об этом узнает.

Знаю, злорадствовать нехорошо. Мне вообще не нравится многое, что я испытываю. Но оно есть, и если я открещусь от этих чувств, если буду подчёркнуто их в себе не замечать, то это будет не иначе как самообман. Потому что они есть. Я это ощущаю. Стыжусь, ругаю себя, но признаю.

Я как раз сижу за машинкой, заканчиваю подшивать штору, за которой завтра должен прийти клиент. Мой первый заказ, который я выполняю от и до сама с разрешения Златы. Даже с её настояния, потому что сама я никак не решалась.

— Завтра я заеду в шесть, — говорит Екатерина Ане, — чтобы платье уже было готово. Послезавтра с утра я иду в нём на важное мероприятие.