«Остановился или же приполз на место? – размышлял Шперлинг. – Так или иначе теперь он никуда не денется. Теперь он – мой. Младенец! Он и не подозревает, что участь его решена. Это будет у меня триста двадцать шестой».
В самом деле, русский, очевидно, ничего не подозревал: через некоторое время он снова пополз потихоньку.
Но Шперлинг был не мальчишка, стрелять
он не спешил: цель оставалась все же невидимой; надо ее увидеть, чтобы ударить наверняка – Шперлинг не пускает пули на ветер! Он заметил, что в одном месте бурьян реже, и это место – как раз на пути ползущего. Там меж стеблей должно что-нибудь показаться.
Он не ошибся. Очень скоро сквозь стебли стало видно что-то зеленовато-желтое. Опытный глаз снайпера легко распознал, что это – спина человека в русской летней гимнастерке. Не спеша, он выстрелил в движущуюся спину и стал смотреть в бинокль. С удивлением он увидел, что русский продолжает ползти. Неужели он так легко ранен? Ну, что ж, надо добить!..
Шперлинг выстрелил еще раз.
Человек продолжал ползти.
– Что за чертовщина? – рассердился Шперлинг:- Может ли быть, чтоб я двумя пулями не пригвоздил к земле ползущего человека? Броня на нем, что ли? Надо нащупать голову!
Шперлинг выстрелил в третий раз, но что стало с тем удивительным, неуязвимым человеком, видеть уже не мог: прямо в левый глаз его, еще прищуренный, ударила русская пуля.
Эту меткую пулю выпустил Волжин, который после второго выстрела немца хорошо разглядел его глаза и лоб и точно прицелился. Гитлеровец тоже не промахнулся ни разу, но все три пули его продырявили только гимнастерку чучела, которое за длинную би- чевку тянул потраве Пересветов. Это чучело-• гимнастерка и пилотка, надетые на сколоченную из досок крестовину – было сфабриковано друзьями ночью и отлично выполнило свое йа- значение. Интереснее всего, что это была та самая удочка, на которую когда-то фашисты подловили Пересветова! Только теперь все было устроено лучше, правдоподобнее. Очень помогла высокая трава: если бы не она, зоркий немецкий снайпер, конечно, быстро обнаружил бы обман.
Волжин хорошо видел снайпера и был уверен, что не промахнулся. Для проверки Пересветов снова потащил тихонько чучело.
Теперь оно находилось как раз на прогалине, где редкая трава не могла полностью скрыть его. К великому смущению Волжина, из той же самой бойницы, в которую он послал свою пулю, как ни в чем не бывало, немец сделал еще два выстрела по «приманке». Волжин различил там как будто те же самые глаза и лоб. Он выстрелил еще раз. В бойнице образовался просвет. По чучелу никто больше не стрелял.
«Теперь попал, а в первый раз промазал! – огорченно подумал Волжин. – Так ясно видел цель – и промазал!»
После таких трудов и риска опасный и сильный враг был посрамлен и уничтожен, а Волжин почти и не радовался: он не мог забыть, что сделал промах. Ему уже казалось, что все теперь будут говорить об этом. Он словно бы слышал насмешливый разговор:
– А Волжин-то мазать стал!
– Что ты говоришь? Неужели?
– Точно. Промахнулся сегодня. Пулю за «молоком» послал!
– Вот так снайпер!
На самом деле Волжину таких замечаний выслушивать никогда не доводилось.
Когда стемнело, снайперы отошли в расположение своей части. Волжин был молчалив и задумчив, не шутил, как обычно, все размышлял: как же мог он промахнуться? Что ему изменило – -рука или глаз? Наводка была сделана точно, с утюра, на спуск он нажал плавно, затаив дыхание. В чем же дело?
Командиру батальона Волжин на этот раз рапортовал тоже без обычного веселого задора. Совсем несвойственным ему мрачным тоном он доложил:
– Фашистский снайпер уничтожен. Только не одним выстрелом, как полагается. Один раз я промахнулся.
– Что за беда? – сказал капитан Ивлев.- Да хоть бы весь подсумок ты расстрелял по нему – не жалко. Это же отменный снайпер был! Спасибо за службу, товарищ Волжин! Молодец!
Заслужить такую похвалу у капитана Ивлева было нелегко, но и похвала не обрадовала Волжина. Его попрежнему беспокоил промах. Волжин считал, что хуже промаха для снайпера и быть ничего не может!..
Товарищи не понимали, почему, одолев такого врага, Волжин невесел. Всю ночь он почти не спал.
Под утро в землянку пришли трое разведчиков: Силантьев, Перепелица и Мельников.
– Не спишь, Вася?-спросил один разведчик, присаживаясь на край дощатых нар и освещая Волжина электрическим фонариком.
– Сплю, – вопреки очевидности, отвечав Волжин и даже глаза закрыл.
– Ну, спи себе! Измаялся, конечно,- сказал Силантьев.- Мы тоже уморились. Из разведки сейчас. Прогулялись в знакомые тебе места – в малинник. Ох, и малины же там – пропасть! Ребята даже впотьмах ухитрились ягод наесться… У Мельникова, гляди, все лицо красное – можно подумать, что ранен!
«К чему он это рассказывает?» – мрачно думал Волжин, лежа с закрытыми глазами. А Силантьев продолжал:
– Понятно, ходили мы в те места не по ягоду. Ходили сегодняшних твоих «крестников» посмотреть, пока фрицы не уволокли их в свое логово. Хоть в потемках мы плохо разглядели, но, видать, здоровые были, черти. Отборные фашисты! Особенно один – морда такая надутая, важная…