Снайпер должен стрелять

— Прошу садиться, господа. — Мари приглашала так, словно никому не желала отдать предпочтение. Все стояли улыбаясь, показывая, что знают правила хорошего тона и не позволят себе сесть прежде, чем она выберет себе место.

Она села первой. Чарлз и Лоуренс дали возможность выбрать место Дику и только после этого сели сами.

— Пожалуйста, без церемоний, господа, — продолжала Мари. — Мистер Чиверс, я не буду возражать, если вы поухаживаете за мной. Я предпочитаю сухое вино. Чарлз, если не ошибаюсь, вы не откажетесь от виски. Лоу, ты, пожалуйста, для начала поруководи мистером Чиверсом.

Она словно представляла их друг другу, и непринужденность, с какой она это делала, с некоторой поспешностью была подхвачена всеми.

— Мистер Чиверс, в вас чувствуется южная кровь, или я ошиблась? — чуть удивленно спросила она.

— Вы правы, мисс, — откликнулся он, — моя мать была наполовину итальянкой.

— Вероятно, она была очень красивой?

— Да, но в вашем присутствии я бы не осмелился говорить о чьей-либо красоте.

— Благодарю, мистер Чиверс, за делами не так часто приходится выслушивать комплименты, тем более искренние.

— Мари, — Маккью поднялся с бокалом в руке, — я слышал от Доулинга, что вы мастерски разбиваете мужские сердца. Сегодня я понял, что ему все же не хватает слов, чтобы описать то впечатление, которое вы производите. Позвольте, — он приподнял бокал, — за ваше очарование.

— Спасибо, Чарлз.

— Я обещал тебе, — вступил в разговор Лоуренс, — что мистер Чиверс удовлетворит твое любопытство и что-нибудь расскажет о Кадзимо Митаси.

— Лоу, ну что ты так сразу? Мне даже неудобно. Но должна сознаться, мистер Чиверс, что Лоу прав. Сегодняшняя вечеринка — моя маленькая хитрость. Доктор Митаси действительно очень интересует меня.

— Что бы вы хотели услышать, мисс Монд? — Дик был сама галантность.

— О, я питаю слабость к ученым, опережающим свое время. Именно таким мне представляется Кадзимо Митаси.

— Я не так давно знаю его. Это типичный фанатик, одержимый идеей, сжигающей его, как страсть. Он очень хороший психиатр, удивительный организатор. Но как человек крайностей не очень разборчив в средствах достижения цели.

— Вы имеете в виду то, что называется «зверинцем»?

— Да, это, пожалуй, производит наибольшее впечатление.

Лоуренс: Дик, все же в наше время это кажется совершенно невероятным.

Дик: Когда-то невероятным казалось изобретение пороха, потом динамита, потом атомной бомбы…

Чарлз: Странно, что он не понимает, чем это для него должно кончиться.

Мари: Мистер Маккью, но ведь вы не смогли обнаружить «зверинец». Наверно, здесь не все так просто. Я права, мистер Чиверс?

Дик: О да, мисс! Восточная хитрость. Доктор Митаси давно американизировался, но от природы никуда не уйдешь.

Мари: Но как же могло случиться, что ФБР не обнаружило «зверинец»? Или это всего лишь фигуральное выражение, и речь идет…

Дик: Это не фигуральное выражение, мисс. «Зверинец» — главная часть научного комплекса. Я не считал, но это двенадцать — пятнадцать специально по последнему слову техники оборудованных клеток, по шестнадцать квадратных метров каждая.

Мари: И в каждой человек?

Дик: «Крыса», мадам. Так их во всяком случае называет Митаси. И в какой-то степени он прав.

Мари: Прав? Называя людей крысами?

Дик: С этим трудно согласиться, но едва ли их можно назвать людьми. Представьте, что вы находите на свалке магнитофон, ремонтируете, а потом пользуетесь им. Кто обвинит вас в хищении? Митаси тоже берет своих клиентов на свалке, только на свалке человеческой. Это люди без жилья, без работы, наркоманы, алкоголики, вышедшие в тираж проститутки и прочие отбросы общества. Впереди у них нищета, голод, смерть. Я говорил, что доктор Митаси прекрасный специалист. Первое, что он делает, он возвращает им жизнь. А потом заключает с ними контракт. Клиника становится для них приютом, а он получает право на эксперименты.

Чарлз: Ну а в случае с Паулем Кирхгофом?

Дик: Пауль попал в клинику в почти безнадежном состоянии. Дисквалификация, алкоголь, наркотики, распад личности… Митаси сделал почти невозможное, но восстановить Пауля полностью уже было нельзя.

Мари: Но ведь Пауль не был бездомным, мистер Чиверс?

Дик: Да, этот случай единственное исключение.

Мари: Лоуренс утверждает, что бедняга Пауль и понятия не имел о том, что совершил преступление.

Дик: Так и должно быть. Это предусматривалось программой — полное забывание вполне определенных действий. Иначе какой бы все это имело смысл? Разве в случае с Бертье вы столкнулись не с тем же?

Лоуренс: Но когда убивают ножом, никому не приходит в голову обвинить в убийстве нож. Пауль всего лишь орудие убийства.

Дик: С этим приходится согласиться.