Снайпер-инструктор

В это время наш полк начал форсировать Нейер Прегель. Со стороны реки гремел бой, и мы с Гришей пошли туда, чтобы принять участие в переправе. На той стороне реки дома были особенно сильно разрушены. Стояли отдельные части стен. В одном куске стены я насчитал пять этажей. Оконные проёмы просвечивали на фоне пожара и задымлённого неба. Слева, на противоположной стороне, сквозь дым, просматривался старинный королевский замок с высокой, девяносто метровой башней, с зубчатым верхом. Этот замок я хорошо разглядел на макете Кёнигсберга, но в натуральную величину он производил особое впечатление. Несколько советских самолётов кружили в этот момент над замком и по очереди сбрасывали на него бомбы.

Когда мы подошли к реке, то один отряд уже переправился на противоположный берег и закрепил там канат, вдоль разрушенного моста. Держась за канат, и подтягиваясь за него, на лодках и плотах переправлялись другие бойцы. Чтобы забрать следующую партию солдат, средства переправы возвращались назад.

Мы с Гришей сели в вернувшуюся лодку. В ней находился один солдат, который управлял лодкой. И так, втроём, мы поплыли навстречу взрывам, подымавшим столбы воды. Из развалин, с флангов, нас активно обстреливали из стрелкового оружия и артиллерии. Пуля царапнула мою левую руку, и я почувствовал, как горячая, липкая кровь потекла, смачивая рукав гимнастёрки. На рукаве шинели появилась дырка. Я не успел Грише сказать, что меня ранило, как в лодку попал снаряд, пробил дно и взорвался в низу. Лодку разнесло в щепки, но нас осколки не задели, однако лёгкую контузию мы получили все трое. (Это была моя третья контузия). Очутившись в ледяной воде по самые уши, я почувствовал под ногами дно, так как мы были не далеко от берега.

Выбравшись из воды, на берегу зашли в сильно разрушенный дом и развели костёр из головёшек от пожара, чтобы просушить одежду. Потом, раздевшись, я перевязал себе руку. Солдаты из разведроты, проходившие мимо, посочувствовали нам, промокшим насквозь. В одних кальсонах мы плясали от холода вокруг плохо горевшего костра. Партбилет и снайперская книжка у меня сильно намокли, партбилет я оставил, чтобы потом поменять, а снайперскую книжку пришлось выбросить, в ней не возможно было что-либо прочитать, и она вся расползлась, как промокашка. На тот момент в ней был зафиксирован результат моей работы, в количестве восьмидесяти четырёх убитых солдат противника. В дальнейшем, я воевал без снайперской книжки. Солдаты, посочувствовавшие нам, нашли где-то немецкое нижнее бельё и принесли к костру. Мы одели к телу чистые трофейные кальсоны и белые рубахи, а сверху свою одежду, которую кое-как подсушили.

Голова моя сильно болела, я плохо себя чувствовал, хотелось спать. Казалось, что этот кошмар ни когда не закончится, и я впервые подумал: «Как хорошо было бы умереть…»

С туманом в голове, с помощью Григория, я нашёл командира полка. Он увидел, что мне совсем плохо и выделил из неприкосновенного запаса полбуханки хлеба и банку мясных консервов. Этими продуктами я поделился со своими снайперами, которых оказалось в резерве пять человек. Остальные воевали. Бой шёл не далеко, через квартал от нас. Устинов сказал, что немцы дерутся отчаянно, как наши в Сталинграде, защищают каждый дом и каждую квартиру.

Скушав мой паёк, ребята не наелись и пошли по домам искать съестное. В каком–то доме нашли сухой горох, а затем мы зашли в немецкий госпиталь, расположенный в подвале. Немцы со страхом смотрели на нас. Кто-то из снайперов предложил перестрелять Фрицев в их двух этажных нарах, но я запретил это делать. В госпитале продуктов не нашли, там были бутылки вина, с красивыми девушками на этикетках. Набрали в вещмешки вина, и пошли кушать. Зашли в квартиру, где стояла не тронутая мебель, сидя на мягких креслах, пили сладкое вино и закусывали сухим горохом. После этого у меня сильно болел желудок. Никогда раньше он так не болел. Видимо тогда образовалась язва желудка, которая меня мучила в дальнейшем.

Пожары продолжались, город сильно горел, дышалось тяжело. В одном подвале засыпало заживо около сотни немецких солдат и офицеров. Выйти оттуда они не могли, задыхались без воздуха. Устинов приказал моим снайперам раскопать выход из подвала. Ребята копали и ругались: «Они бы не стали русских солдат выкапывать, а наш командир слишком гуманный». Когда подвал откопали, немцы с поднятыми руками стали выходить на поверхность. Они шатались от слабости, некоторых выводили под руки.

Пока снайпера копали, я отдыхал, сидя в сторонке. У меня была сильная слабость. Ребята сочувствовали мне и говорили, чтобы я шёл в медсанбад. Но я не мог так поступить, потому что считал, что не сильно болен, что скоро мне станет легче. В армии солдаты презирали тех, кто отлёживался в госпитале по пустяковым ранениям и контузиям. Я и сам ненавидел и осуждал таких солдат.