Снайпер-«попаданец»

Обратная дорога к лесу была намного более приятной. Народ шел вполпьяна, весело распевая что-то непотребное, только что сочиненное Энгельриком, в ознаменование нашей славной морской победы. В перерывах между пением бойцы обсуждали новые открывшиеся возможности, будущие морские походы и богатую добычу. Я не мешал им делить шкуру неубитого медведя: незачем им пока знать, что в море я в следующий раз выйду, только если из леса нас окончательно и бесповоротно выгонят. А я уж постараюсь, чтобы этого никогда не случилось!

Глава 4 О том, что песня строить и жить помогает, или О веселой встрече старых друзей

Лежа на травке, я задумчиво грыз былинку и размышлял о том, что дела наши так же далеки от хороших, как я, к примеру, от того, чтобы посидеть у компьютера с попкорном, пакетом чипсов и банкой кока-колы.

Ну, предположим, отряд сформирован, обучен и даже почти дисциплинирован. И теперь у нас пьянка — не пьянка, гульба — не гульба, а четверо часовых всегда на постах. Да еще разводящий со сменой…

И из луков народишко бить научился — мое почтение! На Олимпиаду я бы их не послал, но на областных соревнованиях наша команда заняла бы не последнее место. А уж если из «классики» — как бы еще и не первое.

И рукопашку я у них подтянул — мама не горюй! До чемпионов Российской Федерации им, ясно, далеко, но если бы их ОМОН арестовывать пришел — сильно бы удивился. Еще того и гляди — до смерти…

Энгельс из наших ребят фехтовальщиков делает. Не знаю, как там со спортивным фехтованием, а если бы нам какие-нибудь реконструкторы или каскадеры подвернулись — в мелкую сечку бы покрошили. Не говоря уже о солдатах червива. До его рыцарей нам, понятно, далеко, тут и говорить не о чем. Вон Энгельрик рассказывал, что его чуть не с младенчества начали на меч натаскивать. И натаскали. Но ведь рыцарей немного. В основном — наемные солдаты, а они, как я понял, особенно себя боевой подготовкой не обременяют. Да и политической — тоже. Так что сейчас расклад «один наш — трое червивских» — это, пожалуй, не больно-то честно. В отношении червива и его людей, я имею в виду.

Но все это — внешняя сторона. Фасад, так сказать. А внутренняя… У меня в подчинении сорок шесть человек, не считая Альку и еще нескольких девиц, десятка детишек и однорукого Ольстейна. Этого мало — катастрофически мало! Никакая подготовка не заменит малочисленности, и если червив Ральф с неприличной фамилией пожелает с нами разобраться всерьез, то разберется, к гадалке не ходи. Пригонит пять-шесть сотен и ку-ку! Никакие ловушки, никакое превосходство в стрельбе из луков и фехтовании, никакое знание леса нам не помогут. Останется только из леса удирать, куда-нибудь в другое место откочевывать. Линдерхерстские леса. Их как-то упоминали Статли и причетник из аббатства Риптона, которого я в простоте душевной переименовал в аббата Тука, а он и не возражает. Так вот, можно, конечно, смыться в эти самые леса, об которые язык сломаешь, только толку от этого не будет никакого. Что ж нам, так и мотаться по этим чащобам, с женщинами и детьми на руках и солдатами местных властей на хвосте? Веселенькая перспективка, нечего сказать…

Я выплюнул изжеванную травинку и встал. Не-е-ет, разлюбезные мои, такой хоккей нам не нужен. Был бы тут король типа Ричарда Львиное Сердце — можно было бы договориться, но раз его нет… Тогда надо устраивать народное восстание, бунт, бессмысленный и беспощадный. Глядишь, и сами в короли выбьемся…

Я шагал в лагерь, мурлыча про себя привязавшуюся песенку, которую так любит распевать Энгельс:

Двенадцать месяцев в году —
Их дюжина, считай!
Но веселее всех в году —
Зеленый месяц май…

Возле лагеря меня окликнул часовой:

— Пароль?

— Москва. Отзыв?

— Ленин. Робин, скажи там, чтоб сменили меня.

— А что, время уже вышло?

— Да не… — часовой замялся, а потом скороговоркой выпалил: — Брюхо у меня подвело. Чего нажрался — не знаю, но аж мочи нет! Пусть подменят, а?

— Ладно, сейчас смену пришлю…

Прогресс! Еще с месяц тому отошел бы парень от поста и уселся бы под ближайшим кустиком, а теперь — гляди-ка! Пост не бросает, смены просит, терпит. Вот что значит хороший сержант! От удовольствия я замурлыкал громче:

И пахарь в поле бросил плуг,
Кузнец оставил молот,
Старик бежит, стуча клюкой,
Как будто снова молод…

Отправив засранцу смену, я вышел на «главную площадь» нашего лагеря — большую широкую поляну и огляделся. Ну-ка, ну-ка, где там у нас Энгельс-то? Ага! С Алькой любезничает. Так, потом долюбезничаешь…

— Эгерли… Тьфу ты, черт! Эн-гель-рик! На минутку!..

Парень с явной неохотой оставляет свое занятие, но дисциплина уже впиталась ему в кровь и в печенки, а потому он трусцой подбежал ко мне и вытянулся:

— По вашему приказанию прибыл, милорд…

— Какой я тебе «милорд»? Охренел?!

Энгельрик усмехается уголками губ: