Снайпер-«попаданец»

— Виноват, ваше величество, исправлюсь…

— Да пошел ты…

— Ну вот: то «поди сюда», то «пошел отсюда»… На вас не угодишь!

Так, лично у меня настроение отнюдь не праздничное, так что шутить я не намерен.

— Значит, так, умник. Лично ты будешь обращаться ко мне «ваше святейшество», ясно?

У него вытягивается лицо:

— Ромэйн, это уже не смешно. Неужели ты не боишься кары небесной? Мы — добрые христиане и…

«Добрые»? Это он про кого?

— Слушай, Энгельс, не морочь мне голову, ладно? Я в богословии не силен, но точно знаю — его нет! Потому что не может быть такого злобного и мерзкого бога, который допускает все это. Не согласен? Может, свою историю вспомнишь? Или тебе Альку с Марионкой позвать, чтобы память освежить? А?

Энгельрик опускает голову:

— Это — не бог, это — люди… — шепчет он. — Бог-то здесь при чем?

— Правда? А чего ж он этих людей не приструнит? Помнится, Содом и Гоморру он мог, а теперь чего же? Как египетских первенцев убивать, которые ничего плохого и не сделали — так это пожалуйте, а как за людей заступиться, которых эти буржуи до ручки довели — так его не допросишься? Нечего сказать: хорош, отец небесный!

Парень молчит, потому что крыть ему нечем. Пауза затягивается, и, наконец, он не выдерживает:

— Ромэйн, ты чего хотел-то?

О, точняк! А я-то и забыл, что он мне по делу понадобился!..

— Слушай, Энгельс, ты ж у нас музыкант и певец, так?

— Ну…

— Не «ну», а «так точно». Алька вон тебя еще этим… как его… о, глименом называет! Так ты у нас глимен?

— Нет, Ромэйн, ты путаешь, — Энгельрик уже заинтересовался и теперь серьезно растолковывает мне мою ошибку, горя нетерпением узнать: что я еще задумал? — Глимен поет чужие песни, а скоп — свои.

— Ага, понял. А ты, значит, скоп, так?

— Немножко, — он смутился и теперь чуть отводит взгляд. — Я не так уж и хорош…

— Хорош, хорош. Слушай, Энгельс, а на заказ ты песню сочинить можешь?

— Ну… надо попробовать…

— Попробуй, дружище, попробуй…

— А про что песня должна быть? Про любовь? — тут он приятно пунцовеет и смотрит туда, где Альгейда, подоткнув подол платья выше колен, увлеченно занимается стиркой половины моего гардероба. Вторая половина — на мне, так что…

— Нет, приятель, тут уж ты сам, без приказа управляйся. А мне нужна песня, которая подняла бы крестьян на бунт. Сможешь такую?..

Дальше мы битый час обсуждаем, что у нас должно получиться, и наконец Энгельрик сообщает, что задание он понял и теперь желает удалиться, дабы предаться стихосложению под сенью струй. В помощь себе он попросил аббата Тука, как человека грамотного и не чуждого прекрасному, и еще одного-двух бойцов, чтобы было на ком проверять действенность написанного. Я отправился искать своего замполита, дабы припахать его к полезному делу. Теперь мне мурлыкался другой напев:

Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой!..

Нашего аббата я обнаружил отдыхавшим под здоровенным дубом, в приятной компании Статли, Малыша Джонни и двух солидных бочонков, один из которых был уже полупустым. Троица попеременно запускала в этот бочонок подходящие емкости — шляпу, кубок и черпачок, свернутый из оловянного листа — и с видимым наслаждением дегустировала извлекаемый напиток. Если судить по красным рожам — процесс шел уже давно…

Если ты купишь мясо —
С мясом ты купишь кости… —

немелодично заорал аббат Тук Но, как видно, остальные не разделяли моего критического настроя, потому что радостно завопили, подхватывая:

Если ты купишь землю —
Купишь с землей и камни.
Если ты купишь яйца —
Купишь с яйцом скорлупку.
Если ты купишь добрый эль —
Купишь ты только добрый эль!

Судя по их вдохновенным рожам, они собирались продолжать распитие и распетие, но у меня на сей счет было другое мнение:

— Святой отец! Ты мне нужен…

— …Купишь ты только добрый эль!..

— Спасибо, я уже понял. Теперь вот что…

— …Купишь ты только добрый эль!

Да твою-то мать! Ты что мне тут — дисциплину подрывать будешь?..

— Если ты еще раз мне про эль скажешь… — я попытался придумать угрозу пострашнее. Интересно, что может напугать этого алкаша? A-а, кажись, знаю…

— Если ты еще хоть раз вякнешь про эль — выгоню к чертовой матери! Выбарабаню[27] на хрен!..

Малыш Джонни и Маркс мгновенно просекли, что это не шутка, и на всякий случай отодвинулись от бочонка подальше. Но святой отец, похоже, уже не понимал ровным счетом ничего. Вдохновенно глядя в пространство, он открыл пошире пасть и…

— Купишь ты только добры… м-м-м!..

Это Билль, твердо уяснивший, что его отец-командир слов на ветер не бросает, и Джонни, испытывающий ко мне какую-то мистически-собачью привязанность, заткнули ему рот и повалили на землю. Беспутный аббат еще немножко потрепыхался, пытаясь вырваться из их цепких лап, и затих, обессиленный короткой борьбой и длительным возлиянием.