Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР

Открыл бутылку, разлил водку, развернул бутерброды, и тут я почувствовала голод, впервые за последние дни. Мы выпили по одной. Я молчала. Не знала, что сказать. Но была рада тому, что Буга все знает и мне не надо искать слова для объяснения случившегося. В такие моменты все сказанное кажется жутко фальшивым и казенным.

— Мне Марьян позвонил, — объяснил он свое появление и осведомленность. Разлил по второй. Выпили. Я с ногами залезла на подоконник. Он посмотрел на меня и вдруг спросил: — Как же так, Лайка?

Я молчала, понимая, что этот вопрос не требует ответа. Да и не было его. И Васька, и я это прекрасно знали. Просто там война.

Выпили по третьей. Буга закурил, глядя себе под ноги. Я же вдруг по-новому взглянула на своего друга детства. И он, весь такой немножко несуразный, добродушный, начинающий полнеть и лысеть, одетый в извечные джинсы и мягкий, домашней вязки свитер, показался таким родным, таким замечательным и самым лучшим другом на свете. Как здорово, что судьба нас не развела. И пусть он гражданский, пусть никогда не служил, по поводу чего мы с Марьяном иногда над ним подшучивали, но вот сейчас сидит здесь со мной, все знает, понимает и не пристает с глупыми расспросами.

Василий докурил. О чем-то подумал и достал из кармана аккуратно вырванный тетрадный лист, видимо, из тетради Маратика. Развернул, там были записаны какие-то координаты.

— Вот, Лайка, адрес. Знаю, что сидишь здесь, маешься, тоскуешь. А ты поезжай. Про место это я от Павла знаю, он там был. Это туристический отель, гостиница в горах на Алтае, почти у границы с Монголией. Про нее легенды ходят, что стоит она на разломе силы и не каждый до нее дорогу найти может, но тот, кто все же добирается, то заново себя обретает. Новый смысл находится. Ответы на вопросы. Самые сокровенные желания сбываются. От болезней тяжелых — лечит. А главное — отпускает там. От войны, от горя, уныние уходит. — И, посмотрев на меня с теплотой, повторил: — Езжай, Лайка.

Кивнула, не уверенная, что куда-то поеду, по крайней мере сейчас, а лишь для того, чтоб успокоить Ваську. Он улыбнулся, и на щеках у него появились ямочки. Водку мы допили, и он засобирался домой. Уже в дверях обернулся и сказал:

— А мы с Оксанкой ребенка ждем. Сказали, что девчонка будет.

После его ухода в квартире стало как-то до невозможности тихо. Я проводила его взглядом через окно, пока он не скрылся из вида, затем взяла листок с адресом, прочитала, помедлила, затем аккуратно свернула по сгибам, вложила в карман полевки, подхватила в коридоре так и не разобранный рюкзак, бушлат и вышла из дома.

* * *

Двери с шипением и скрежетом отворились. Пропустив вперед двух тихонько причитавших и покрякивающих старушек, в узкий проем на свободу из душного нутра, цепляясь рюкзаком, протиснулась и я. Железные створки за спиной с клацаньем упустившего добычу капкана захлопнулись, и автобус, оставляя за собой сизый шлейф выхлопных газов, не спеша затрясся дальше по грунтовой дороге. Я же с удовольствием, полной грудью вдохнула холодный острый октябрьский воздух, поудобнее перехватила рюкзак и огляделась. Надо было разобраться, куда идти дальше. Указателей не было, но вдалеке, выглядывая из-за деревьев, виднелась деревня, куда, косолапя и переваливаясь, но довольно резво семенили автобусные бабули. Я пошла следом по слегка раскисшей дороге, щедро пересыпанной опавшей листвой. Полуденное солнце тускло проглядывало через затянувшие все небо облака, а вокруг стояла звенящая тишина, которая всегда поражает любого городского жителя. У крайнего дома на сваленных бревнах сидела маленькая алтайская девочка лет шести и, жуя большую горбушку черного хлеба, щедро пересыпанную солью и облитую подсолнечным маслом, лениво наблюдала за несколькими козами, которые паслись рядом. Не знаю почему, но я подошла к ней и спросила, как пройти к туристическому домику. Она внимательно посмотрела на меня и махнула в сторону виднеющихся вдали гор.

— Там. За полем. У самой большой лиственницы тропа начинается. Только до дома далеко. Сегодня не дойдешь.

Я благодарно кивнула, не удивляясь ее по-детски непринужденному обращению на «ты», и уже хотела идти в указанном направлении, но девочка окликнула:

— На! — и протянула мне половину от своей краюхи хлеба.

Я взяла. Опять кивнула. Откусила. Хлеб был вкусный, домашний. Поблагодарила и пошла к виднеющемуся у края поля дереву. Больше меня не окликали.

* * *

Сумерки длились недолго, и темнота навалилась быстро, сразу прикрыв тропу. Надо было устраиваться на ночлег. Развела костер, поставила на огонь котелок с чаем, тяжелым ножом нарубила лапника, чтоб удобнее было сидеть, и наконец-то, привалившись спиной к дереву, блаженно вытянула гудящие от намотанных километров ноги. Берцы, подсыхая, начали парить. Налив чая и согревая о толстые бока горячей кружки ладони, на несколько минут почувствовала себя почти счастливой. Но как только пришло осознание этого простого человеческого чувства, тут же догнали и приземлили воспоминания о командировке и о парнях.