Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР

Впереди, посмеиваясь и незлобно перебраниваясь, идут парни в модных новых комках, в красивых зарубежных берцах и необтрепанных разгрузках, они нелепо помахивают автоматами, держа их за цевье, и беззаботно рассуждают о том, куда им поехать попить пивка. Это они должны были защищать наши тылы.

Наверное, со стороны видно, как я начинаю закипать, так как меня за рукав одергивает Жека, внимательно смотрит в глаза и говорит уставшим спокойным голосом:

— Не трогай их. Они гражданские. Офисный планктон. Для них война — игра. А смерть — повод поехать попить холодного пива.

Я поворачиваюсь к шагающему рядом, подавленному недавними событиями Артему, которому через месяц предстоит идти в армию, и зло говорю:

— Последний урок, боец. Ты можешь быть профессионалом, ты можешь быть патриотом, ты можешь быть дерзким, ловким и умным, но если спину тебе прикрывают уроды — итог будет печальным.

И было у нее три сына

— Эй, пацан, привет! — Молодой мужчина в выцветшем камуфляже приветственно махнул рукой. И тут же ему навстречу рванул рыжий мальчишка лет пяти-шести на вид, наконец-то дождавшийся и этого парня, и этого дружественного знака.

Добежав до «ежей» у блокпоста и словно спохватившись, дальше пошел, старательно сдерживая радостный порыв. Он с раннего утра ждал, сидя на крыльце почти полностью разрушенного дома, в котором когда-то был продмаг. Полусгоревшая вывеска до сих пор красовалась над проемом с выбитыми дверями. В нее периодически, когда становилось особо скучно, мальчишка кидал камешки, и они щелчком отскакивали, весело скатываясь по ступенькам. Когда и это надоедало, мальчик начинал разглядывать укрепление, мысленно подгоняя своего друга, хотя знал, что тот появится только после развода. Выйдет к шлагбауму, поправляя висящий на плече автомат, внимательно посмотрит по сторонам, хотя наперед знает, где именно сидит маленький мальчик, и только после этого махнет рукой, подзывая, крича ему всегда одни и те же слова. И мальчишка в ответ срывается с места, подгоняемый каким-то теплым чувством от предстоящей встречи и еще чуть-чуть чувством голода. Вот и в этот раз он подошел, снизу вверх восторженно посмотрел на этого великана, протянул руку большому улыбающемуся мужчине и сказал:

— Здравствуй, Иван!

— Ну, здравствуй, Салман, коль не шутишь.

А какие тут могут быть шутки, когда на протяжении последних четырех месяцев, после смерти отца, бегал сюда маленький Салман, как на работу. Сначала осторожно, с опаской, как-то раз услышав от старших мальчишек, что у военных всегда можно выпросить что-нибудь вкусное. Но для него тогда и кусок хлеба был как пирожное. Долго не решался подойти, ноги наливались тяжестью, живот начинало скручивать и слова застревали в горле, когда кто-нибудь из людей в форме выходил на улицу. Мелкого парнишку, сидящего у развалин магазина, внимательно издалека оглядели, идентифицировали как неопасного и перестали обращать на него внимание.

Салман несколько дней подряд приходил и садился на крыльцо, томясь непроходящим чувством голода и страха, украдкой разглядывая блокпост, не представляя, как это можно взять и попросить у этих людей еды. Ведь при разговоре о военных у взрослых проскальзывал испуг и ненависть. Лица их кривились, а слова становились злыми. Салман хорошо помнил, как дядя его Иса прикрикнул, когда он не захотел уезжать с ним в далекое село после похорон отца и спрятался в сарае:

— Ну и сиди здесь, маленький шайтан, пока федералы не утащат тебя! — махнул рукой и уехал.

В те дни, ожидая непонятно чего, Салман ярко представлял, что сейчас выскочат эти страшные федералы, накинутся на него и начнут бить, а потом обязательно утащат в лес, где скормят диким зверям. И чем дольше он сидел, тем больше ужас сковывал тело, не давая даже пошевелиться, настолько уже реальной казалась ему скорая расправа. Но вместо этого на четвертый день из укрепления вышел высокий здоровый парень в разгрузке, с автоматом в правой руке и крикнул ставшее впоследствии таким привычным «привет, пацан».

Салман тогда ничего не ответил и даже не шелохнулся, превратившись в каменную статую, надеясь в душе, что этот человек-гора обращается не к нему, но дело было в том, что, кроме него, больше на этой улице никого не было. А мужчина вдруг улыбнулся, махнул рукой, подзывая, и мальчик на негнущихся ногах побрел к нему, готовый, как ему казалось, в любой момент дать деру. Подойдя, уперся взглядом в запыленные берцы незнакомца, не в силах поднять голову, чтоб посмотреть в лицо. А мужчина присел на корточки, заглянув мальчишке прямо в глаза, серьезно спросил:

— Что случилось, малец?