Снайпер Великой Отечественной

Весь день мы простояли в лесу, поджидая подхода артиллерии. Она не поспевала за стрелковыми частями в наших стремительных атаках. Найденов и я сидели на краю лесного оврага вблизи командного пункта батальона. По дну оврага один за другим шли танки, но вот головной танк остановился, из башенного люка высунулся молоденький лейтенант и закричал:

– Товарищи, не скажете, где тут поблизости брод через Нарву?

Я спустился на дно оврага, чтобы показать брод. Танк тронулся, и тут вдруг все вокруг поплыло… Мысли затуманились, в ушах зазвенело. Я не понял, что произошло со мной, не чувствовал боли, пытался овладеть собой, но вся земля передо мной заплясала в каком-то фантастическом танце, и мысли мои оборвались…

Пришел я в себя лишь от прикосновения чьей-то нежной руки к моему лицу. Я старался как можно шире открыть глаза, чтобы увидеть человека, которому принадлежали эти заботливые руки, и не мог. По-прежнему кругом стояла глухая темнота. Я лежал на чем-то жестком вверх лицом, в голове стоял страшный шум, который заслонял собой все. И так было много раз, когда мое сознание на какое-то мгновение прояснялось. Именно в эти моменты я ощущал прикосновение нежных человеческих рук. «Кто же этот человек, чьи это руки?» – не понимал я.

Потом в моем сознании все чаще и чаще стали оживать какие-то звуки, еще нетвердые, далекие, как эхо человеческого голоса, как волнующие аккорды музыки. Они то вовсе исчезали, то опять появлялись. И вдруг в этих не вполне ясных звуках я уловил слова: «Он будет жить». И вновь все это: колеблющееся, отрывистое, еле уловимое сознанием – угасло… Мне казалось, я вновь стою возле одинокой березы на обочине шоссейной дороги вблизи реки Салки. Но почему-то мои боевые друзья уходят от меня все дальше и дальше, а я стою словно прикованный к месту, не в силах оторвать от земли ноги, сделать хотя бы один шаг вслед за друзьями… Нужно, нужно догнать их! Или вот я дома, в кругу своей семьи: жена подает мне белую сорочку и галстук: «Иосиф, ты что же не переодеваешься? Забыл? Ведь сегодня день рождения Вити! Приведи себя в порядок, скоро придут гости». Я потянулся к жене, чтобы взять из ее рук сорочку, но достать не смог… Чьи-то сильные руки удержали меня за плечи… Из-под низко повязанного над глазами белого капюшона смотрела на меня Зина. Ее лицо зарумянилось на морозе. Подавая мне руку, она говорила что-то важное о Володе… Потом я снова проваливался в темноту.

Однажды я очнулся от прикосновения к моему лицу все тех же нежных рук. Какие это были руки! Они, как теплое дыхание, касались то щек, то лба, скользили по губам, подбородку… Они сдернули с моей головы непроницаемую маску, пробудили во мне жизнь. Первым моим желанием было увидеть человека, который так заботливо ухаживал за мной. Хотелось также как можно скорее расправиться с собственным языком – он казался деревянным и настолько разбух, что мешал не только говорить, но даже проглотить слюну. Я попытался шевельнуть рукой, но не мог. Руки не повиновались мне, они лежали вдоль тела, как две палки. Я попробовал повернуться, но мешало то, что я был накрепко привязан к деревянной доске. Единственное, что утверждало во мне веру в жизнь, – это вернувшаяся способность мыслить ясно.

Однажды я увидел, как осторожно открылась дверь в комнату, в которой я лежал, и боком, с тазом в руках, вошла девочка с двумя русыми косичками, в школьном платье, ей было лет четырнадцать. Она на цыпочках, почти бесшумно, проскользнула между койками и, подойдя ко мне, осторожно поставила таз на табурет. С серьезной озабоченностью девочка осмотрела с ног до головы мое привязанное к доске тело, затем, вздохнув, достала из карманчика передника кусочек марли, окунула его в воду, выжала в кулачке и осторожно стала обтирать мне лицо. Только тогда я понял, кому принадлежат эти заботливые руки.

Мне так хотелось спросить, как ее зовут, откуда она? Но как это сделать? Язык по-прежнему деревянный. Когда незнакомка взяла мою правую руку в свою, я легонько пожал ее тоненькие пальчики. Девочка мгновенно взглянула мне в лицо и, увидев какое-то подобие улыбки, как ласточка, стремглав вылетела из палаты. В коридоре послышался взволнованный детский голос:

– Александра Кузьминична, он пожал мне руку и улыбнулся, я так рада!

– Я ведь тебе, Валюша, сказала, что он будет жить.

– Я все помню, Александра Кузьминична, да уж больно он слаб. Есть не может, да еще так долго на доске лежит – жалко…

– На доске, Валюша, ему осталось лежать два дня, это нас не пугает. А вот как мы сумеем вернуть ему речь?

– Выжил бы… А мать сына и без слов поймет, – послышался третий женский голос.

…Спустя три месяца я зашел в палату, облаченный в новенькую военную форму, чтобы проститься с другими ранеными и пожать маленькую мужественную ручку ленинградской школьнице Валентине Авдеевой, натруженную, морщинистую руку майору медицинской службы доктору Александре Яськевич, крепко обнять всеми любимую нянюшку Аграфену Прудникову.