Снайпер Великой Отечественной

Женщина перевела свой бесконечно усталый взгляд на пыльную дорогу, по которой непрерывно шли беженцы. По обе стороны от старушки сидели белокурые девочки: одной было лет 8—10, она держала на коленях узелок и, морща от падающих лучей солнца маленькое личико, смотрела на идущих прямо по полю мужчин, женщин, детей. Другая девочка, лет 5–6, спала, положив кудрявую головку на колени бабушки. Я видел, как она во сне кому-то или чему-то улыбалась. Но когда улыбка угасла на лице ребенка, оно стало почти взрослым, настороженным, морщинистым.

От внезапных артиллерийских выстрелов девочка проснулась. Увидев меня, вооруженного, в военной форме, девочка крепко прижалась к бабушке, обхватила ручонками ее шею и посмотрела на меня исподлобья широко раскрытыми глазами, наполненными до краев ненавистью: со сна она приняла меня за немца.

– Да что ты, Раиска, так испугалась? Это ведь наш защитник.

Выражение глаз девочки изменилось. Она сразу обмякла и вновь положила головку на колени бабушке, исподтишка поглядывая на меня.

Недалеко от дороги, прямо по полю, верхом на лошадях мальчуганы гнали стадо коров.

– Вот, сынок, – заговорила женщина, обращаясь ко мне, – мы и держимся поблизости от стада. – Она погладила сухонькой морщинистой рукой головку внучки. – Горячей пищи ведь нет… Молоком и живем.

Девочка своей маленькой ручонкой то и дело касалась чехла моей снайперской винтовки и ласково заглядывала мне в глаза. В эту минуту мне представились охваченные пожаром войны Украина, Белоруссия, Смоленщина, наши жены, дети, отцы и матери, покинувшие родные места и безропотно шагающие по пыльным дорогам в глубь страны, чтобы там своим трудом помогать нам в битве с фашистскими полчищами. Может быть, вот так же и моя мать идет по пыльной дороге?

Старушка посмотрела на меня добрыми умными глазами и, будто читая мои мысли, глубоко вздохнула:

– Тяжело вам воевать, родимые… Но и нам нелегко, ой как нелегко… Вот пробираюсь к Ленинграду с внучками. Отец их на фронте, а мать погибла при бомбежке.

Вдали прогремели артиллерийские залпы, старуха поспешно взяла за руки девочек, кивком головы простилась со мной и быстро-быстро зашагала к лесу. На проселочной дороге люди тоже заторопились, в испуге оглядываясь назад.

У станции Волосово я встретил необычное шествие: впереди шли вооруженные дробовиками и вилами два дюжих старика и несколько женщин; за ними четыре заросших волосами грязных немецких солдата тащили малокалиберную пушку с длинным стволом. Сзади эту группу замыкали две подводы, груженные ящиками со снарядами. Вокруг двигалась гудящая, как потревоженный улей, толпа женщин и детей. К этому необычному шествию присоединялись идущие на фронт красноармейцы. Я тоже примкнул к толпе.

В поселке мы остановились. Откуда-то появился пустой ящик из-под снарядов, на него взобралась возбужденная молодая женщина. Она гневно посмотрела на солдат, тащивших пушку и крикнула:

– Товарищи! Вот они, «герои» Гитлера! Он их бросил к нам на парашютах. Прятались днем в копне сена, как мыши, а ночью обстреливали наши деревни, дороги. Хотели панику навести. Дядя Михей, расскажи товарищам, как ты выследил этих гадюк!

Кряжистый и широкоплечий, белый как лунь дед, смущенный вниманием, переминался с ноги на ногу.

– Да что же тут рассказывать, – тихо проговорил он. – Любой бы это сделал… Еще не светало, только-только пропели первые петухи. Не спалось, забота сердце глодала: как будем жить, если немец придет? Вышел на чистый воздух, пошел к ручейку: думаю, посижу. И тут в аккурат громкий такой выстрел. Думаю, кто же это стреляет? Перебрался по доске через ручеек, вышел на лужайку у овражка. Копна как стояла, так и стоит. Собрался уже идти обратно в свою лесную избушку, но вдруг как блеснет огнем из копны, как вдарит. «Эге, – думаю, – здесь дело нечистое, свои не будут по копнам прятаться и по ночам куда-то палить». Быстро, что было сил, побежал на деревню, поднял народ. На рассвете подошли овражком и схватили.

Дядя Михей окинул лазутчиков презрительным взглядом:

– Трусливый народишко. Одним словом, паскуды!..

Собираясь уходить, я неожиданно увидел в толпе сержанта Акимова. Он тоже меня заметил, подбежал ко мне и чуть не сбил с ног.

– Дружище! – тискал он меня. – Вот встреча! Жив, здоров? Это хорошо! А мы о тебе часто вспоминали.

Акимов – молодой, стройный, хорошо сложенный мужчина, с благородными чертами чуть продолговатого лица. Товарищи любили сержанта, и все, даже командиры, называли его тепло, по-дружески «наш Акимыч».

По своей натуре Акимов был веселым и остроумным человеком, но в бою становился расчетливым и умелым воином. Особенно уважали его за то, что Акимыч, где бы он ни был, никогда не оставлял в беде товарища.

– Ну а ты какими судьбами очутился здесь, в глубоком тылу? – спросил я сержанта.

– Какой тут тыл? Только что пули не свищут, а осколков хоть отбавляй.

На опушке леса мы уселись на траву. Акимов поставил меж колен винтовку, снял с головы пилотку, вывернул ее подкладкой наружу и тщательно вытер вспотевшее лицо.