— Ничего, ничего, это пройдет! Это от свежего воздуха, с непривычки! — сказала Аленка.
Обморочное состояние у меня и, правда, скоро прошло, и мы медленно направились через весь двор по заранее протоптанной ею же тропинке за ворота. Стояли мы там недолго. Но за это короткое время я многое увидел и только теперь, кажется, понял, что такое настоящее горе, что такое блокада. Мимо нас проехали несколько грузовых машин с наращенными кузовами. Они везли мертвых. Молодых и старых мужчин и женщин, детей, окоченевших, умерших в своих квартирах от голода и холода, убитых на улицах осколками фашистских бомб и снарядов, извлеченных из-под обломков рухнувших домов, не дошедших с работы до порога своего дома…
— Пойдем, Аленка, хватит, — хрипло сказал я.
Мне мучительно захотелось поскорее вернуться в полк, чтобы снова взять в руки свою винтовку и мстить, мстить, мстить фашистам за все страдания ленинградцев.
Сестра-хозяйка нашего хирургического отделения завела меня в свою каптерку:
— Одевайтесь, больной! — и показала на новенькое командирское обмундирование, лежавшее на стуле.
Ничего не понимая, но привыкший подчиняться, я натянул на себя диагоналевую гимнастерку, синие галифе, хромовые сапоги.
«Ну прямо как на смотрины!» — подумал я. И не ошибся.
— Готов, жених? — спросила сестра, придирчиво осмотрев меня со всех сторон, и добавила: — А теперь пошли.
— Куда, сестричка? — робким, неприятно-вкрадчивым голосом спросил я в надежде выяснить наконец, что все это значит.
— К начальнику госпиталя пойдем.
— Почему к начальнику? Это что, на выписку?
— Много будешь знать — скоро состаришься! — отрезала она.
Сестра открыла дверь с табличкой: «Начальник госпиталя» и, пропустив меня вперед, доложила:
— Товарищ начальник, больной Николаев по вашему приказанию доставлен. Разрешите идти? — И, получив разрешение, вышла.
Я стоял, потихоньку осматриваясь. В кабинете находились начальник госпиталя и двое незнакомых — высоких, тоже в белых халатах, но только внакидку.
— Проходи, Николаев, присаживайся! — услышал я голос начальника госпиталя. — Расскажи-ка товарищам, как себя чувствуешь.
— Отлично, товарищ начальник. Здоров, почти свободно передвигаюсь и очень вас прошу направить меня обязательно в свою двадцать первую дивизию, в свой полк.
— Э… Не то говоришь! Ты же еще и ходить-то как следует не можешь, и слаб еще, и шов пока не сросся. Товарищ полковник, — обратился начальник госпиталя к одному из двух незнакомых мне командиров, — сегодня он нетранспортабельный. А вот недельки через две — пожалуйста.
— Ну что ж, рады были познакомиться, товарищ старший сержант. Выздоравливайте! Мы еще зайдем к вам, — сказал таинственный полковник. — А пока свободны, отдыхайте, старший сержант!
Прошло десять дней. И снова старшая сестра принесла мне обмундирование. Только теперь она дала мне еще и шинель, шапку-ушанку, меховые рукавицы. Я стал нервничать: долго возился, пришивая свежий подворотничок к гимнастерке да прилаживая к петлицам шинели красные треугольнички старшего сержанта и эмблему пехотинца — белую эмалевую мишень с двумя крест-накрест винтовками на ней. Потом надраил до блеска каждую пуговицу. Но вот все было готово. Мы спустились к подъезду.
Там стояла черная «эмка». Открылась задняя дверца, и кто-то произнес:
— Прошу! Давно ждем.
Я с трудом забрался и сел. Рядом сидели известные уже мне полковники. Мы поздоровались как старые знакомые.
— Поехали! — приказал шоферу один из них. — Жми теперь побыстрее, только не очень тряси.
Рванув с места, машина уверенно понеслась по заснеженным, промерзшим улицам Ленинграда. По пути, по привычке разведчика, смотрю по сторонам, стараюсь запомнить ориентиры.
— Разрешите спросить, куда едем?
— Какой любопытный! Да ты не волнуйся, скоро сам все узнаешь.
Машина остановилась. Все вокруг было сверху затянуто камуфляжной маскировочной сеткой. «Когда же я тут был, когда это уже видел? Почему знаю, но не помню? — лихорадочно пронеслось у меня в голове. — Вот два павильона, такие простые и выразительные по форме, с отличными пропорциями… Да это же… Это же парадный въезд в Смольный!»
— Так это же Смольный, товарищи! — с облегчением вырвалось у меня. — Я по картинкам и фильмам хорошо помню это здание. Смольный!
— Что, узнал? Молодец! Бывать тут раньше не приходилось?
Оба полковника улыбнулись, видя мою растерянность и радость одновременно.
— Никак нет, не приходилось. Но вот тут, перед фасадом, должен быть памятник Ленину. Где же он?
— Заложен мешками с песком, спрятан от артобстрела. Вот двинем немца от Ленинграда, откроем снова! Пошли, товарищи.
Поднявшись по широким ступеням, мы прошли мимо козырнувшего нам дежурного командира и двух красноармейцев, стоявших с автоматами у входа в здание.
«Майор стоит! Ну дела… Да и немудрено, ведь тут теперь штаб Ленинградского фронта».
Полковник что-то сказал дежурному майору, показал документ. Тот утвердительно кивнул.
— Пойду доложу, — сказал один из «моих» полковников и пошел куда-то вверх по лестнице.
— Пойдем и мы, старший сержант, подождем немного в приемной, скоро нас пригласят, — сказал второй.