Снайперы

Село Семцы почти все сгорело. К счастью, наш кусочек улицы каким-то чудом все же сохранился (осталось два-три дома). Впрочем, во время пожаров при бомбежке такие вещи бывают обычным явлением: почти вся улица выгорит, а несколько домов все равно стоят. У нас семьи тех людей, дома которых сгорели, стали жить в специальных погребах, которые, как правило, находились немного в стороне от дома. Делались они по следующему принципу. Вырывалась яма, которая обставлялась по бокам и сверху бревнами. Наверху ставили такой, как у нас говорили, дуб: так в деревне называли дубовые пластины. В таких погребах или же в землянках наши люди и жили во время немецкой оккупации. Помню, когда во время бомбежки мы с моим дедушкой прятались в лесу, оказалось, что там уцелели какие-то колхозные постройки. Мы с дедом что-то от них притащили и построили в деревне жилой домик. В этом доме в конце войны мой дедушка уснул и не проснулся. А до того, как умереть, он мне еще писал на фронт письма.

А в лес жить не уходили от немцев?

А куда ты там денешься? Если ты там окажешься зимой, то непременно замерзнешь. Собственно говоря, мой братишка Коля потому и умер, что жил в подвале. Там он простудился, получил воспаление легких и в возрасте шести-семи лет ушел из этого мира. А самая старшая сестра скончалась совсем недавно: три года тому назад. Стоит отметить, что наша местность, по сути дела, являлась партизанской. Дело доходило до того (это началось после 1942 года), что ночью в деревне находятся партизаны, а днем – немцы. Веселое было время. Рядом находился поселок. Так его так и называли – партизанский поселок.

Из жизни в оккупации мне, например, помнится и такой эпизод. В октябре 1942 года, когда у нас стали появляться партизанские отряды, а мы жили в это время в погребах или землянках, шел дождь со снегом. И однажды часов в 11 вечера, в довольно-таки темное время, мы увидели такую картину: вспыхивает ракета, за ней – пулеметная очередь, потом поднимается вторая ракета и за ней вновь следует пулеметная очередь. Через какое-то время все это прекратилось. А утром местные полицаи стали ходить по нагим домам и что-то искать. Оказалось, что накануне немцы зашли в деревушку, которая располагалась на опушке леса, и пригнали туда за восемь километров женщин, стариков и детей. Всех этих жителей они расстреливали в эту слякотную погоду под вспышки ракет у канавы. Утром они спохватились, что у них не хватает одной головы. После окончания войны я узнал, что единственной выжившей оказалась семилетняя девочка, которая прошла два километра через улицы нашего села. Она пришла к своей тете, которая ее и спасла.

В полицаи шли ваши местные жители?

От них толку было мало. Честно говоря, я бы не стал злобствовать по поводу полицаев. Как правило, у нас чаще людей вынуждали идти в полицию. Мне, например, и моему товарищу повезло в том отношении, что наш возраст не позволял становиться ими. Ведь когда нас освободили от немцев, нам только исполнилось по 16–17 лет. А у тех возраст от нашего сильно отличался. Они, между прочим, прямо всем заявляли: «Кто не с нами – тот против нас».

Часто немцы выгоняли наше население на работы. Как только наше село заканчивалось, за ним шел поселок. В этом месте дул обычно сильный ветер. Так немцы приказывали нам эти места очищать лопатами от сугробов. Делали они это так. Тебе, положим, отводили участок и говорили: «Ты должен столько-то на дороге очистить от снега, чтобы по ней могли проехать солдаты немецкой армии». Кроме того, они отправляли у нас людей на принудительные работы в Германию. Один раз как-то, помню, отправили партию людей. У нас даже и не знали, что это такое. Потом отправили во второй раз. На дороге в это время взорвалась мина. Погибла одна молодая девчонка. Потом ее одежка долго болталась на деревьях. На второй день немцы собрали наше местное население и тем людям, которые держали у себя лошадей, приказали запрячь бороны и бороновать эту дорогу. Потом был еще случай, когда они попытались угнать у нас группу людей. В это время из леса их обстреляли партизаны. Они не успели никого и увидеть. Полицаи с немцами тут же разбежались кто куда, люди – тоже…