Снайперы

А кто этого хирурга знает, что бы он начал делать дальше? Они могли запросто мне ампутировать ногу. А так, через какое-то время после того, как я выписался из госпиталя, из ноги у меня вышел кусочек раздробленной кости и рана стала закрываться. А ведь у меня было ранение не слепое, а сквозное. И когда в госпитале узнали, что я, неприметный солдатик в обмотках, выписываюсь, все провожали как родного.

Между прочим, из-за этого ранения я считался погибшим на фронте. Звучит, конечно, невероятно, но это действительно так. Дело в том, что после этого самого ранения на меня домой пришла похоронка. Узнал я уже об этом намного позднее. Когда в 1945 году я демобилизовался как имеющий три ранения, то вернулся в свою родную деревню. Там у нас работала секретарем сельсовета Маруся Юрченко. Однажды она меня попросила о том, чтобы я зашел к ним в сельсовет. «Приходи, – говорит она мне, – на тебя есть интересное извещение». Но через какое-то время мне нужно было срочно побывать в Москве. Ехать туда следовало всего 400 километров. Наша группа ехала прямо на крышах поездных вагонов. Я этой Маше тогда сказал: «Нет, я не могу сейчас к тебе зайти. В следующий раз появлюсь». Когда предоставилась такая возможность, я к ней зашел. И оказалось, что на меня пришло извещение как на погибшего. Так как я у матери оставался единственный сын, то она побоялась ей ее показывать и придержала у себя в столе. И вот как это событие впоследствии мне аукнулось! Спустя несколько десятилетий меня как убитого на фронтах Великой Отечественной войны включили в «Книгу памяти». Копию из этой книги мне прислала сестра, если не ошибаюсь, в 2005-м году. Там обо мне были такие строки. Я их зачитаю тебе: «КОРЗАНОВ Василий Афанасьевич, рядовой, 1926 г.р., Почепский р-н, русский. Призван Почепским РВК, 38 °CП 171 СД. Погиб в бою 31.07.1944. Похоронен: д. Канлайн, Латвия». Всего же в «Книгу памяти» по нашему Почепскому району включено 480 погибших. (В именном списке № 1 о безвозвратных потерях личного состава 380-го стрелкового полка 171-й стрелковой дивизии за период с 16 июня по 28 июля 1944 года говорится о том, что красноармеец Корзанов убит 31.7.1944 и похоронен в 100 метрах восточнее деревни Калнайи, могила № 956 1 и во 2 ряду – 3 августа 1944).

Потом я долго размышлял над тем, почему я все-таки был записан как погибший во время войны. В своих рассуждениях я пришел, в частности, к следующим выводам. 380-й стрелковый полк, в который я попал весной 1944-го года, в основном состоял из здоровых ребят, которые были немного постарше меня – 1923-го и 1924-го годов рождения. В прошлом они служили в лыжных батальонах. И как такое могло случиться, что меня записали погибшим? Может быть, погиб санитар? Но ведь поскольку через три или четыре недели после своего ранения я вернулся в свой полк, они запросто могли сообщить о том, что я жив. Во время своих размышлений над случившейся ошибкой я пришел только к одному выводу. Потом его уже подсказала сама жизнь. Дело в том, что на фронте так уж было заведено, что если человек получал ранение, то его, как правило, доставляли вместе с оружием. В санроте его уже забирали. С убитого, как говорится, уже ничего не спросишь, поэтому у погибших оружия не искали. У нас в батальоне имелись две снайперские винтовки – моя и Мишки Щемелинина. Как я уже тебе говорил, эвакуировал меня в санроту ездовой из минометной роты, которая была не с нашего, а с совсем другого батальона. Так как ездовой был не наш, он ничего не знал про меня: откуда я, что и чего. Кроме того, я попал в санроту совсем другого полка. Разбираться им со мной было некогда. И так как пропала моя винтовка, меня, как и Щемелинина, списали как погибшего. Видимо, решили: сейчас ничего не отыщешь. Хотя Щемилинин погиб на самом деле, а я – нет. Только так я могу объяснить то обстоятельство, что на меня в родное село прислали в 1944 году извещение о гибели.

Но есть, как мне кажется, еще одна причина, по которой меня записали в погибшие. Я уже рассказывал тебе про моего земляка Мишку Щемелинина. Так получилось, что в нашем батальоне его никогда не называли по фамилии. О нем всегда говорили так – друг Корзанова. Почему они так его звали, я не знаю. Видимо, им не нравилось произношение фамилии? Но когда я прибыл на фронт, то ихнюю четвертую роту, в которой он числился, отправили на уборку сена. Поэтому я в батальоне немного раньше его «обозначился». А потом, как я уже говорил, я оказался в Великих Луках. Там остановился поезд и из него вышел связной командира моего батальона. Он мне и сказал о Щемелинине: «Твой друг убит. Я был ранен, пробегал и видел, что он лежит убитый во ржи». А поскольку Щемелинина называли не иначе как друг Корзанова, его и могли по оплошности принять за меня. Кроме того, повторюсь, у нас в батальоне были только две снайперские винтовки – его и моя, которые находились на особом учете. Винтовки были старые, образца 1898 года.

Что было после госпиталя?