Снайперы

Сколько-то походив по самой Варшаве, мы остановились почти что на окраине Варшавы. Там размещалось какое-то хозяйство, стоял сарай, здесь же поляки держали каких-то своих животных. В одном большом сарае, как потом оказалось, лежали сено и солома. Все это принадлежало какому-то институту. В это время я шел через его двор с заданием: мне нужно было дать строевую записку в штаб о том, сколько нас здесь находится, для того, чтобы знать, сколько человек следует кормить. Прохожу я мимо сарая, как вдруг слышу, что орет русский человек.

После освобождения Варшавы наши войска, в особенности механизированные, двинулись в сторону Берлина. В то самое время в Польше было много окруженных городов. Так как от нас отставал 2-й Белорусский фронт, мы приняли направление правее – так называемый район Померании, с целью выхода на Балтийское море. Таким образом, мы отрезали те войска, которые противостояли 2-му Белорусскому фронту.

Стоит отметить, что в Померании дело у нас доходило фактически до партизанской войны. Например, у нас случалось такое, что один край какого-нибудь населенного пункта занимаем мы, а другую часть – немцы. Фашисты построят мост. Мы его днем сожжем. Утром снова появляются немцы. Творилась страшная неразбериха. Такие жестокие сражения шли чуть ли не за каждый населенный пункт.

Потом мы отошли, получили пополнение и стали готовиться к немецкому контрнаступлению. В то время нам стало известно о том, что немцы сняли многие свои подразделения из Прибалтики (речь идет о курляндской группировке фашистов, против которой я воевал в свое время в Латвии) и перебросили их в Польшу и Германию: с тем, чтобы ударить в тыл тем нашим частям, которые или форсировали Одер, или вышли на Одер. Как нам стало известно, немцы готовили свое наступление на 23-е февраля. Но этого не произошло, так как 23-го февраля во второй половине дня мы сами перешли в наступление. Потом мы опять снимались, снова получали пополнение и уже форсировали Одер.

Кстати говоря, когда мы только после освобождения Варшавы мы вышли на правый фланг 1-го Белорусского фронта (2-й Белорусский фронт подотстал в районе Гдыни) и вышли на берег Балтийского моря, то мне запомнился такой случай. С левой стороны от нас располагался залив, с правой – само Балтийское море. Как мне говорили, оно удалялось от нас где-то, наверное, километра на четыре. Там же располагался какой-то городок. В этом районе сильно шумели какие-то моторы. Когда до нас стал доходить этот звук и мы стали этим интересоваться, нам сказали, что там приземляются гидросамолеты. Площадь этого небольшого перешейка, ставшего перед нами, занимала где-то 400 метров. Нам туда оказалось никак не пробиться. Он находился на горе, покрытой какой-то колючей растительностью. Она была хуже, чем колючая проволока. Ведь если, бывает, за нее зацепишься, то потом никак не оторвешься. В расположенном рядом поселке были разбросаны какие-то домики. Что интересно: когда мы подошли к морю, то нам были видны дымы и силуэты нескольких немецких кораблей. Бывает, один из них подойдет ближе к нашему поселку и откроет по нему огонь. В домах, где мы разместились, были подвальчики. Если кто-то по рации заговорил, немецкий корабль своим выстрелом тут же перевернет этот дом. Они вели довольно точный по нам огонь. Поэтому никто у нас не разговаривал по телефону. Нам было приказано: «Ни в коем случае не разговаривать по рации».

Потом начались бои. Тут со мной произошел интересный эпизод. Когда немцы пошли на нас в контратаку, мне нужно было отлучиться из строя. Меня по какому-то делу вызывали в тыл. И вдруг из строя вышел наш ручной пулемет. Тогда у его забрал у своего товарища, а сам отдал ему автомат. Решил, что в тылу устраню неисправность. В то время, представь себе, у нас тылом считалось расстояние в 200–500 метров от переднего края. Пробегаю я со своим пулеметом по хутору, как вдруг мне встречается Самсонов. «Ты откуда?» – говорит он мне. «Вот оттуда-то и оттуда», – отвечаю ему. «Как так? А кто тебе разрешил выходить оттуда? Расстреляю!» Вот у него на все случаи жизни существовал такой ответ: расстреляю! И был он почему-то всегда каким-то нелюдимым. «Ни хрена себе! – подумал я тогда. – Кто я такой, чтобы меня расстреливать. Боже ж ты мой!» Тогда я ему попытался ответить: «Товарищ лейтенант, вот, заменил оружие. Сейчас решу неисправность». Тогда у него вырывается: «А кто будет за батальон отвечать?» А кто я такой, чтобы отвечать за батальон? После этого я, конечно, сразу ушел. Но этот разговор с Самсоновым оставил в моей душе странный осадок. Это произошло где-то в феврале 1945 года. С этим Самсоновым я служил еще шесть месяцев, вплоть до своей демобилизации в октябре 1945 года.

Кстати говоря, во время тех самых боев мы понесли очень много потерь. Помню, к нам вместе с пополнением только что прибыл из училища молоденький лейтенант Исидор Воронцов. Его назначили у нас командиром роты.