Снайперы. Огонь на поражение

…Гюнтер Хаген сидел в траншее на пустом ящике из-под боеприпасов и сосредоточенно курил сигарету. Только что прекратилась интенсивная, но кратковременная перестрелка, которую вели минометчики с обеих сторон, и за дело взялись санитары, перевязывавшие стонущих раненых и укладывавшие отдельно убитых. Среди подчиненных Гюнтера таковых не оказалось. Но ему от этого было не легче, ведь он потерял восьмерых в жестоком ночном бою с русскими. И сейчас лейтенант напряженно размышлял, силясь понять, мог ли он предотвратить гибель своих людей. По всему выходило, что нет. Однако Хаген не унимался, вновь и вновь прокручивая в голове эпизоды той схватки.

Он был настолько поглощен своими тягостными раздумьями, что не увидел, как из-за поворота траншеи в сопровождении обер-лейтенанта Эриха фон Тиссена, возглавлявшего вторую роту, показался командир батальона майор Ридель. Зато Ридель сразу обратил внимание на сидящего на ящике офицера. Сдвинув брови к переносице, он быстрыми шагами подошел к лейтенанту и неприязненно произнес:

– Я вижу, прохлаждаетесь! Конечно, самое время!

– Виноват, господин майор! – вздрогнув от неожиданности и только сейчас заметив командира батальона, воскликнул Хаген, при этом моментально осознав, что в траншее на переднем крае тот появился неспроста.

Запоздало вскочив на ноги, Гюнтер принял строевую стойку и отдал честь.

– Да нет, продолжайте, все ведь в порядке! – уже с откровенной издевкой процедил Ридель, впившись испепеляющим взглядом в зажатую между пальцами левой руки лейтенанта дымящуюся сигарету, про которую Гюнтер благополучно забыл. – Сначала запороли операцию, разработанную в нашем штабе, потом, очевидно, забыли мне об этом доложить, а сейчас преспокойно курите в тенечке! Вы просто образцовый офицер, Хаген!

– Виноват, господин майор! – выбросив, наконец, сигарету, хладнокровно повторил лейтенант.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя внутри у Гюнтера уже все кипело. Он и так весь извелся в поисках своей вины, а тут еще добавились голословные обвинения командира батальона в провале ночной вылазки, в которой сам Ридель участия не принимал и знать подробностей, конечно, не мог! Было от чего взбеситься, и Хаген, безостановочно играя желваками, чувствовал, что может сорваться в любой момент. Но внезапно ему на помощь пришел доселе не проронивший ни слова фон Тиссен.

– Извините, что вмешиваюсь, – мягко произнес Эрих, выглянув из-за плеча майора, – но я считаю, что лейтенант Хаген действовал правильно! А то, что его отряд попал в засаду, – это, не побоюсь выразиться, заслуга наших врагов, говоря шахматным языком, домашняя заготовка русских!

– Откуда подобная уверенность, обер-лейтенант? – медленно повернув голову, спросил Ридель.

Он задал вопрос очень тихо, но его голос явственно отдавал металлом.

– Я следил за боем, господин майор, – просто ответил фон Тиссен, – залез на старую березу возле своего блиндажа и оттуда наблюдал в бинокль!

– Разве можно было что-либо разглядеть в такой темноте, да еще и на расстоянии около километра?

– Насчет остальных не знаю, – улыбнулся Эрих, – но я вижу ночью, как днем, у меня получилось! К тому же светила луна…

– Достаточно, обер-лейтенант, все ясно! – оборвал фон Тиссена майор, подкрепив слова характерным, не допускающим возражений, жестом. – Ваше мнение обязательно будет учтено в ходе дальнейших разбирательств!

Ридель поправил на голове фуражку и, посмотрев уже на Хагена, с нескрываемой угрозой добавил:

– Не радуйтесь, лейтенант! Адвокат фон Тиссен вам все равно не поможет! Я лично буду настаивать на том, что именно вы виновны в срыве операции!

Гюнтер, наплевав на звания, хотел жестко ему возразить, но в последний момент сдержался, увидев, как обер-лейтенант, прижав к губам указательный палец и едва ли не подпрыгивая за спиной у майора, яростно вертит головой, призывая Хагена к молчанию. Что касается Риделя, то он истолковал реакцию лейтенанта, а точнее, ее отсутствие на свои последние слова, как некое согласие с ними или даже «безоговорочную капитуляцию», чего, собственно и добивался. И потому, взглянув на подчиненного свысока и всеми фибрами впитывая одержанную, как ему казалось, только что моральную победу, командир батальона решил изобразить, будто его появление на передовой обусловлено в первую очередь глобальными проблемами, а прессинг, которому подвергся Гюнтер Хаген, – всего лишь мелкий незначительный эпизод, своего рода этакая развлекательная увертюра.

– Ну что же, – совершенно иным, чем тридцать секунд назад, тоном произнес он, – теперь, лейтенант, когда точки над «и» расставлены, я бы хотел услышать доклад и ознакомиться с данными насчет выявленных вами замаскированных огневых точек противника!

– Ночью слишком много стреляли, и запомнить, кто и откуда палил, было весьма затруднительно, – ровным голосом ответил Хаген, при этом словно бы невзначай опустив словосочетание «господин майор».