Снайперы (сборник)

В машинном отделении горит неярким светом электрическая лампочка, выхватывая из темноты топку с котлом, трубы паропроводов, генератор, насос-донку, фигуры Кузьмы и Павла. Павел, голый по пояс, подбрасывает уголь в топку, Кузьма деловито регулирует по приборам давление пара и температуру.

Закончив дела, Кузьма поворачивает рожок переговорной трубы, присаживается к столу, на котором – машинный журнал, чернильница, ручка. Кузьма пишет, прислушиваясь к чему-то, слышимому ему одному.

* * *

В рубке лихтера Маруся и Дворкин. Перед Марусей раскрытая лоцманская карта. Дворкин показывает на знаки путевой обстановки, объясняет:

– Видишь, Маруся, во-он перед носом «Сталина» белый треугольник?

– Вижу, дядя Петя, их два, повыше и пониже.

– Это створы. Сейчас повернем, и они будут ровнехонько один под другим.

– Точно, дядя Петя, выравниваются!

– А теперь посмотри за корму. Что видишь на берегу?

– Тоже створы!

– Вот так и ведут караван – по створам. Теперь найди-ка их на карте…

Слышится топот двух пар ног, в рубку входят Дима и Андрей.

– Это кто разрешил? – зычно вопрошает Дворкин и вдруг узнает вошедших. – А, старые знакомые! Заходите, ребятки, вам можно!

«Ребятки» входят, осматриваются.

– Это вы, значит, от стада отбились?

– А мы не в стаде! – дерзко отвечает Дима.

– Э, нет, раз вы в артель вступили, вы уже в стаде, а кто отбивается от стада, тому, сами знаете, что полагается. Как на флоте говорят: хочешь с нами жить в миру, срать ходи в одну дыру!

– Дядя Петя! Бессовестный! – смеется Маруся.

Дима подходит к Марусе, кивает на карту:

– Изучаете?

– Ага! Вот, смотрите, бакена, здесь они черные и белые, а на самом деле они белые и красные, – тараторит Маруся словно выученный урок, – когда вниз идем, белый бакен слева, красный – справа…

Они склоняются над картой, Дима касается щекой Марусиных волос, ему щекотно и необыкновенно приятно.

Подходит Дворкин, закрывает карту:

– Посторонним судовую документацию – нельзя!

– Да какие мы посторонние? – удивляется Дима. – Мы же на работе, как и вы.

Дворкин поднимает вверх толстый палец:

– Указ от 9 мая 1943 года!

– Указ этот, поди, отменен, – подает голос Андрей. – И зря вы так. Ведь мы работать едем, должны знать свой объект. Вы бы нам показали карту Севера: где нас высадят, где мы рыбачить будем.

– Карту Севера? – переспрашивает Дворкин. – Да вы что, ребятки? Там штамп Наркомата обороны стоит! Это же военный документ!

Привалившись толстым животом к штурманскому столику, рассказывает:

– Стояли мы в сорок втором на Диксоне, у причала. Я тогда на другом лихтере помощником плавал. Поздно уже, снег лежал. И вот утром, темно еще было, раздались взрывы. Один! Другой! На одном «моряке» пожар начался, а все знали, что некоторые суда были погружены взрывчаткой. Тут снова взрывы, теперь уже невдали от нас. Я к шкиперу: «Так и так, на рейд надо отходить!» Шкипер давай сигналить. Пароход подошел к нам, взял на буксир и увел из-под обстрела.

– А кто стрелял, дядя Петя?

– Как кто?! Немецкий крейсер. А перед этим он наш ледокол потопил. Все погибли. Только один кочегар добрался вплавь до берега, на острове целый месяц жил…

– А что потом? – спросила Маруся.

– Герой Советского Союза летчик Черевичный прилетел и спас моряка.

– Прямо как в сказке, – усмехнулся Андрей.

– А у нас, – внушительно сказал Дворкин, постучав зачем-то по переговорной трубе, – сказка всегда становится былью. Разве товарищ Сталин оставит кого-нибудь в беде?

Он открывает карту, тычет толстым пальцем:

– Вот этот остров. Как раз тут начнем высадку. Сюда же в сентябре придем для сбора бригад.

Андрей внимательно смотрит на карту, пытаясь, видимо, представить себя на месте моряка: холод, голод, ужас полярного одиночества.

* * *

Конвойный на мостике баржи беспокойно озирается: он потерял Верку из виду, она словно сквозь землю, то есть сквозь палубу, провалилась.

Внизу под ним шкипер собирает обрезки рейки и инструмент. Отходит, любуется делом рук своих. Улыбка удовлетворения озаряет его темное сморщенное лицо. И тут как пилой по жилам:

– Обедать иди, лысый хрен!

* * *

В каюте начальника конвоя полумрак, единственное окно занавешено. Клавдия, в одной нижней сорочке, сидит в ногах узкой железной кровати: вдвоем лежать здесь можно только в известном положении.

– Ой, Федя, как я тебя ждала! Всю зиму! Мой-то все весну ждет не дождется, как он в первый рейс на барже выйдет, он этой рекой просто болеет, а я – другого жду. Что вот пригонят колонну, а начальником у них – офицер! Молодой! Здоровый! Красивый!

Начальник конвоя, который ощущал себя не очень молодым, здоровым и красивым, да и офицер он – так, самый маленький, почувствовал почти что ненависть к этой крупной бабе с жидким пучком волос на маленькой тупой головке.

– И ты… каждый раз? С каждым?..

– Да сколько вас, каждых-то? – искренне удивляется Клавдия. – Что я, мужика не могу иметь, хотя бы раз в год, но чтоб досыта?

– Можешь, – бормочет он и поворачивается, устраиваясь поудобнее, а она понимает его движение по-своему, валится на него, накрывает большим телом, ерзает:

– Ну! Ну!