Снайперы

– Куда путя-то свои держите, если не секрет?

– Мы в рыбацкую артель поступили, – рассказывает Дима, привстав в постели и потянувшись к одежде, – вчера все документы оформили, справки получили, вот, смотрите, а сегодня будем грузиться на лихтер.

– А-а, с Дворкиным, значит, поплывете, со старым кобелем.

– Ну, нам-то, – усмехнулся Андрей, – сами понимаете, этот кобель, как вы выразились, не страшен.

– Да кто его боится? Болтун, хохотун, но дело знает. Ага… С рыбой всегда, нос в табаке, под боком жена не жена. Сейчас с какой-то молоденькой целовался, страмота… – Говорит осуждающе, а глаза между тем игриво поблескивают. – А на Севере и я была.

– Ну и как там? – спрашивает Дима.

– А как – зубы вот потеряла, а ревматизм взамен получила. – Заканчивает почти бойко: – Так-то вот, мальчики!

Мальчики молчат. Шкиперша поднимается с видимой неохотой.

– Ну ладно, вставайте. Была б моя воля, поселила бы вас здесь, живите, сколь хотите, хорошие вы ребята, сразу видно.

После ее ухода Дима в возбуждении шепчет Андрею:

– Хозяйка-то! Глаз с тебя не сводила!

– Дурень ты, Димок! Это она тебя усыновить хотела!

Пересмеиваясь, начинают одеваться.

* * *

Утро на пересыльном пункте.

– Выходи по списку! С вещами на выход!

Из барака, где лежат вповалку тысячи заключенных, медленно выходят выкликаемые нарядчиком, образуют неровный строй, негромко переговариваются. Все уж знают, что готовится этап на Север, в Нордлаг, на строительство комбината «Норд».

– Слава богу, отправляют.

– А мне и тута хорошо!

– А на Севере еще лучше: двенадцать месяцев зима – остальное лето!

– Александр Ксенофонтович! Говорят, что на барже поплывем…

– На плавучей тюрьме. Как при царе-батюшке.

– Извините, при царе плавучих тюрем не было, я точно знаю.

– Ну как при Колчаке…

– Извините, не при Колчаке, а при белочехах. В девятьсот восемнадцатом.

– Какая разница!

– Товарищ, вы не знаете…

– Тамбовский волк тебе товарищ!

– Я просто хотел спросить: а книги позволят взять с собой?

– Там, ето… газетку выдадут!

Принимающий конвой обходит строй, проверяет номера на спинах заключенных, роется в мешках и котомках.

– Колюще-режущее сдать!.. Зубной порошок? Не положено!.. Это что такое?

– Книга. «Славим Отечество» называется. Выпущена специально для выборов в Верховный Совет. Я агитатором был, очень мне помогла.

– Выборы прошли. Книгу изъять.

– Но, гражданин начальник! Там есть такие стихи, про коммунистов! Они помогают мне и здесь оставаться коммунистом!

– Ты враг народа, а не коммунист! Какое наказание получил?

– Десять лет лагерей.

– Будешь залупаться, еще столько же получишь.

* * *

На ступеньках крыльца отдела кадров пароходства, на траве, в чахлом садике сидят, стоят, лежат, ждут старые и молодые, мужчины, женщины и дети, с узлами, чемоданами, хозяйственными сумками; все это похоже на вокзал, да и сам вокзал речной – дощатый, деревянный, – рядом.

Деловито проходит комсостав в кителях с серебряными погонами. Степенно шествует молодая дама с волосами, уложенными валиком, в приталенном платье с прямыми широкими плечами.

Приблатненный парень в майке, с наколками на руках, передразнивает ее походку, вздернув голову, вихляя тощими ягодицами и выворачивая ноги в хромовых сапожках. Веснушчатая девушка в кубанке, возможно, для которой и дается представление, прыскает в кулачок. Даже пожилой отец семейства, расположившегося кружком вокруг своего нехитрого скарба, словно очнулся от тяжелой непреходящей думы; что-то, отдаленно напоминающее улыбку, скользнуло по его неподвижному лицу.

По ступенькам крыльца спускаются Дворкин и Маруся. Дворкин, широкий телом и душой, то и дело похохатывает. Маруся – в платье горошком, которое сидит на ней ловко, нарядно, празднично, напоминая о чем-то далеком, давнем, забытом, потерянном, нездешнем.

Маруся читает вслух:

– «Зачислить Дворкину Марию Ивановну матросом лихтера № 12 с оплатой по штатному расписанию». Дядя Петя, а что значит – по штатному расписанию?

– А то и значит, что будешь каждый месяц получать 366 рублев, да 150 за коллективное питание, да за недостающих, да премии.

– А за трудодни? – лукаво интересуется девушка.

– Дурочка ты колхозная! Хватит, поиздевались над тобой, поживешь как человек, а не как скотина.

– Дядя Петя, – говорит Маруся, оглядываясь, приглушенным голосом, – вы сильно-то не кричите, а ну как напишут куда.

– Хо-хо! Кто напишет? Куда напишет?

– Сами знаете, кто и куда, – строго говорит Маруся. – У нас в деревне что ни скажи – уполномоченный все знает.

– А у нас на «Красном Пахаре» одного такого писаря ночью за борт отправили, рыбам на корм!

Маруся дергает Дворкина за рукав.

– Дядя Петя!

– У нас на флоте с этим делом просто!

– Скажете, нет таких, кто подслушает да напишет?

– Хо-хо! Почему «нет»? Есть! Меня знакомый опер предупредил: смотри, кум, на тебя стучат! Я вот думаю, что это мой помощник, Кузьма, он всю дорогу что-то строчит!

– Вот видите, – улыбается Маруся. – Вы поосторожнее!

– А я его не боюсь. У меня заговор против него есть.

– Какой, дядя Петя?