Это было восемнадцатое стихотворение, написанное Ка в Карсе, и если бы не было заметок, которые он делал для себя, никто бы не понял, что это были послания разным людям, с которыми в жизни его связывали отношения любви или ненависти: так, когда он получал среднее образование в лицее «Прогресс» района Шишли, там учился избалованный мальчик из семьи очень богатого подрядчика, который был чемпионом Балкан по конным состязаниям, но был настолько независим, что сумел расположить к себе Ка; у его матери была подруга по лицею, родом из Белоруссии, и у той был таинственный белолицый сын, который вырос без отца и без братьев и сестер, который, еще будучи в лицее, стал употреблять наркотики, ни с чем не считался и знал обо всем, но понемногу; среди этих людей был красавчик, молчаливый и самодостаточный, который, находясь с Ка в военном учебном подразделении в Тузла, выбегал из строя в соседней роте и делал Ка маленькие гадости (например, прятал его фуражку). В стихотворении он размышлял над тем, что был привязан ко всем этим людям тайной любовью или открытой ненавистью, что за словом «Ревность», которое было названием этого стихотворения и которое объединяло оба чувства, он попытался утихомирить путаницу в своей голове, но проблема была гораздо глубже: Ка чувствовал, что души и голоса этих людей через какое-то время вошли в его собственную душу.
Выйдя из квартиры, он никак не мог определить, в каком месте Карса находится, но через некоторое время, спустившись с возвышенности, увидел, что пришел на проспект Халит-паши, и, машинально обернувшись, взглянул туда, где прятался Ладживерт.
Он почувствовал некоторое беспокойство оттого, что когда возвращался в отель, рядом с ним не было солдат-охранников. Когда перед зданием муниципалитета к нему подъехала гражданская машина и дверь открылась, он остановился.
— Ка-бей, не бойтесь, мы из Управления безопасности, садитесь, мы отвезем вас в отель.
Пока Ка пытался решить, что будет надежнее — вернуться в отель под контролем полиции или постараться, чтобы никто не видел, как он посреди города садится в полицейскую машину, двери машины вдруг открылись. Человек огромного телосложения, которого Ка где-то когда-то как будто встречал (может, это был его дальний дядюшка из Стамбула, да, дядя Махмуд), одним махом, грубо и с силой втащил Ка внутрь машины, что совсем не сочеталось с его недавней вежливостью. Как только машина тронулась, Ка почувствовал два сильных удара кулаком по голове. Или же он ударился головой, садясь в машину? Ему было очень страшно; а в машине было странно темно. Это был совсем не дядя Махмуд, а еще кто-то, сидевший впереди, который ужасно ругался. Когда Ка был ребенком, на улице Поэта Нигяр жил человек, и, когда к нему в сад залетал мяч, он так же ругался на детей.
Ка замолчал и вообразил, что он — ребенок, а машина утонула в темных улицах Карса, чтобы наказать злого ребенка (сейчас он припоминал, что это была широкая помпезная машина марки «шевроле», а не «рено», какими были машины гражданской полиции в Карсе), она выехала из темноты, немного покружила и заехала в какой-то внутренний дворик. "Смотри перед собой", — сказали ему. Держа за руки, его заставили пройти два лестничных пролета. Когда они пришли наверх, Ка уверился в том, что эти трое, вместе с водителем, не являются исламистами (откуда им найти такую машину?). Они были и не из НРУ, потому что те сотрудничали с Сунаем (по крайней мере отчасти). Одна дверь открылась, другая закрылась, и Ка обнаружил, что стоит перед окнами старого армянского дома с высоким потолком, выходившего на проспект Ататюрка. Он увидел в комнате включенный телевизор, грязные тарелки, апельсины и стол, заполненный газетами; индуктор, который, как он поймет позже, использовался для пыток током, одну-две рации, пистолеты, вазы, зеркала. Поняв, что попал в руки независимой группировки, он испугался, но, встретившись взглядом с З. Демирколом, находившимся в другом конце комнаты, успокоился: даже если это и убийца, все равно знакомое лицо.
З. Демиркол играл роль доброго следователя. Он выразил сожаление, что Ка привезли сюда таким способом. Ка предположил, что огромный дядюшка Махмуд будет изображать злого следователя, и поэтому стал внимательно слушать вопросы З. Демиркола.
— Что хочет делать Сунай?
Ка расписал и рассказал все, до мельчайших деталей, включая "Испанскую трагедию" Кида.
— Почему он отпустил этого чокнутого Ладживерта? Ка рассказал, что это было сделано для того, чтобы заставить Кадифе снять платок во время спектакля и прямой трансляции. Поддавшись какому-то вдохновению, он с умным видом употребил шахматный термин: возможно, это было слишком смелой "жертвой фигуры" (послышались одобрительные восклицания). Но это был шаг, который спутает маневры политических исламистов в Карсе!
— Откуда известно, что девчонка сдержит слово? Ка ответил, что Кадифе обещала, что выйдет на сцену, но в этом никто не может быть уверен.
— Где сейчас прячется Ладживерт? — спросил З. Демиркол.
Ка сказал, что понятия не имеет.