Снег

Преобладающее большинство тех, кто принимал участие в собрании, не ходили на поэтический вечер Ка, и я понял, что они помнили не стихи Ка, а его пальто пепельного цвета, которое он никогда не снимал, его бледную кожу, растрепанные волосы и нервные движения, что те, кто приходил, приходили случайно либо для того, чтобы задать вопросы на политические темы. Через короткое время самым интересным в моем друге стала не его жизнь и поэзия, а его смерть. Я выслушал очень много версий относительно того, что его убили исламисты, турецкие спецслужбы, армяне, бритоголовые немцы, курды или турецкие националисты. И все-таки в толпе всегда оказывались чувствительные, сообразительные, умные люди, всерьез обратившие на Ка внимание. От этих любивших литературу внимательных людей я не смог узнать ничего, кроме того, что Ка закончил свою новую книгу стихов, что он читал свои стихи "Улицы мечты", «Пес», "Коробка из-под шоколада" и «Любовь», и о том, что они сочли эти стихи очень-очень странными. Ка в нескольких местах указал, что написал стихи в Карсе, и это было истолковано как желание обратиться к слушателям, тоскующим по своей родине. Смуглая тридцатилетняя вдова с ребенком, подошедшая к Ка (а потом и ко мне) после вечера чтений, вспомнила, что Ка говорил и о стихотворении "Место, где нет Аллаха": с ее точки зрения, Ка прочитал из этого длинного стихотворения только одно четверостишие, чтобы не вызывать отрицательной реакций. Какие я ни прикладывал усилия, эта внимательная любительница поэзии не могла ничего сказать, кроме того, что "это был очень страшный образ". Эта женщина, сидевшая в переднем ряду на собрании в Гамбурге, была уверена, что Ка читал свои стихотворения из зеленой тетради.

Я вернулся во Франкфурт из Гамбурга ночью, тем же поездом, что и Ка. Выйдя из вокзала, я, как и он, пошел по Кайзерштрассе и развлекся в секс-шопах. (За неделю до этого пришла новая кассета с Мелиндой.) Придя на то место, где убили моего друга, я остановился и впервые открыто сказал себе то, с чем я соглашался, не замечая того. Должно быть, после того как он упал на землю, его убийца смог взять из сумки Ка зеленую тетрадь и убежать. В моей недельной поездке по Германии я каждую ночь часами читал записи, которые вел Ка об этих стихотворениях, его воспоминания о Карсе. Сейчас единственным утешением для меня было представить, что одно из длинных стихотворений книги ждет меня в Карсе в видеоархиве телевизионной студии.

Вернувшись в Стамбул, я какое-то время каждую ночь слушал в заключительных новостях на государственном канале, какая в Карсе погода, представлял, как меня могут встретить в городе. Я не скажу о том, что после автобусного путешествия длиной в полтора дня, похожего на путешествие Ка, однажды под вечер я приехал в Карс, что с сумкой в руках я боязливо снял комнату в отеле "Снежный дворец" (вокруг никого не было — ни загадочных сестер, ни их отца), что долго шел, как Ка, по заснеженным тротуарам Карса, по которым четыре года назад шел он (за четыре года закусочная "Зеленая страна" превратилась в убогую пивную), чтобы не заставлять читателей этой книги думать, что и я медленно становлюсь его тенью, о чем время от времени намекал Ка, недостаток во мне поэзии и грусти отличали нас не только друг от друга, но и его печальный город Карс отличался от бедного города Карса, каким видел его я. Но сейчас я должен поговорить о человеке, который нас связал и уподобил друг другу.

Когда я впервые тем вечером увидел Ипек на ужине, устроенном в честь меня мэром города, я хотел бы со спокойным сердцем поверить, что головокружение, которое я ощутил, вызвано ракы, что возможность безоглядно влюбиться в нее является преувеличением, что бесполезной является моя зависть к Ка, которую я начал тем вечером к нему испытывать! Пока в полночь на грязные мостовые перед моим окном в отеле "Снежный дворец" падал мокрый снег, гораздо менее поэтичный, чем рассказывал Ка, кто знает, сколько раз я спросил себя, почему не мог понять из записок моего друга, что Ипек так красива. То, что я записал в тетради, которую вытащил, повинуясь внутреннему чувству, и часто повторяя про себя в те дни фразу "точно, как Ка", могло бы быть началом книги, которую вы читаете: я вспоминаю, что пытался говорить о Ка и о любви, которую он испытывал к Ипек, словно это был мой собственный рассказ. Уголком моего затуманенного разума я размышлял о том, что позволить увлечь себя внутренними вопросами какой-либо книги или рукописи — это путь, обретенный благодаря опыту держаться подальше от любви. В противоположность тому, что принято считать, человек, если хочет, может держаться от любви далеко.

Но для этого вам нужно и разум свой спасти от женщины, которая врезалась вам в голову, и самого себя спасти от призрака третьего человека, провоцирующего вас на эту любовь. Между тем я уже договорился с Ипек на следующий день поговорить о Ка в кондитерской "Новая жизнь".