Читаем Снег полностью

На следующий день резко похолодало и повалил снег. Начались такие сильные метели, что мы никак не могли выехать. Снежные заносы, на дорогах гололедица, ветер порывистый черт-те сколько метров в секунду, заторы и пробки на десяток километров. Мело неделю, и все заговорили про ледниковый период и снова про конец света. Мы ждали, когда все это кончится, и днем, когда на несколько часов стихало, выходили чистить снег.

А чем еще заняться? В эти страшные новогодние выходные? Весь город чистил снег, почистят снег и отмечают, что почистили. И муж Надюшкин тоже чистил. Ему пришлось отменить поездки, он застрял на приколе, и все вьюжные дни чистил двор, дорожку до ворот и проезд перед домом, куда не подъезжают трактора.

Вечером опять мело, утром от тропинок ничего не оставалось, и можно было начинать сначала. А можно было бросить и не возиться с этим снегом, неделю пометет потом само растает, но не было других занятий в нашем городке, тем более у дальнобойщиков. Без дороги он просто не знал, куда девать свою жизнь, поэтому с этим снегом дошел до фанатизма. Двор у него был выскоблен до плитки, он почистил себе, почистил соседке, ее муж запил с тридцать первого, домишко у них занесло до окошек, и все равно она увидела, как сосед полез на крышу.

Надюшка загнала его туда. Она же всегда умела поставить мужику задачу, ей показалось, что снега слишком много, что под тяжестью крыша рухнет, и он послушал, полез на крышу, поскользнулся и упал. Он сломал позвоночник, в больнице пролежал месяц, домой его вернули на носилках.

— Сколько он будет лежать? — волновалась Надюшка.

Ей никто не ответил, никто не знал, сколько он точно будет лежать. Прошло полгода, муж лежал, и никакого прогресса не было.

— Ну хоть бы кресло!.. — Надюшка жаловалась девочкам с работы, не забывая, как обычно, жевать во все лопатки. — Хоть бы он в кресле сидел… я б его хоть катала… а так потягай на себе… надрываюсь… сын когда зайдет, когда нет… был бы в кресле, мы бы ему инвалидку купили…

Надюшку снова никто не жалел, коллеги жалели ее несчастного мужа, а ей кивали из вежливости. Никто не понимал, как вообще пришло такое в голову? Загнать мужика на скользкую крышу? Зачем? Какой, к чертям собачьим, снег? У нас никто зимой не чистит крыши, сколько снега ни нападает — никто не чистит никогда, и ничего не рухнуло нигде ни разу. Сосульки падали на голову, случалось. А чтобы крыша? От снега? За всю свою жизнь в Черноземье я не видела ни разу, чтобы кто-то чистил снег на крыше.

Мужчина стал лежачим инвалидом. Надюшка с ним измучилась, морда осунулась у нее, но с аппетитом было все в порядке, она как раньше носила на работу вкусненькое и молотила со всеми, временами вздыхая:

— Не знаю… Что делать — не знаю… так и лежит… ноги как палки стали…

В церковь иди, что еще могли посоветовать наши девочки, у них на все случаи жизни только два совета: или в церковь, или к бабке. И она побежала замаливать грехи, мужнины грехи, своих у нее не было.

Надюшка замаливала мужнин блуд, разврат его пре-любо-де-я-ние — это слово трудное она читала по слогам с бумажки, Надюшка приготовила бумажку со списком мужниных грехов, тех, о которых знала. Отец Василий, простой конкретный поп, в прошлой жизни он был на стройке прорабом, ее листок смотреть не стал, сказал, что каяться должен каждый сам за себя, и запросил подробную отчетность у самой Надюшки, он требовал, чтобы она ему не мужнины грехи читала, а свои.

— Лежачий он… — бухтел Василий. — И что мне, что он у тебе лежачий? Говорить может? Вот пусть сам исповедуется, а ты пришла, вот про себе и рассказывай, он за себе пусть сам ответит, а ты за себе отвечай.

— Какие у меня грехи? — растерялась Надюшка.

— Ня знаю я, какие у тебе грехи. Вспоминай.

Надюшка опустила голову и виновато молчала. Жизнь прошла — вспомнить нечего. Да, сквернословие, чревоугодие, сплетни, выпила лишнего, в пост нажралась и прочие мелкие грешки водились у нее, как и у всех людей, но по большому счету никаких серьезных преступлений она не совершала. Аборты не делала, не развратничала, не воровала, доносы не писала и даже не завидовала никому… «Особо уж так прям-то чтобы». Приличная женщина, между прочим, а я ее тут целый день полоскаю. К тому же умница, ведь она молилась за мужа, она же каждый день молилась за здоровье мужа, ухаживает за лежачим инвалидом, несмотря на то что он всю жизнь от нее гулял. Святая женщина практически у нас Надюшка получается.

У отца Василия таких святых был целый приход, поэтому насчет грехов у него был простейший чек-лист.

— К бабке ходила? — он сразу спросил.

И ага! Надюшка задрожала, бабку вспомнила, покаялась, и, как вышла из храма, сразу побежала к той бабке. Ее осенило, что во всем виновата та самая бабка. Конечно! Это бабка его приковала к постели! Она подстроила, чтобы он на женщин даже не глядел. Надюшка ворвалась к той аферистке и начала кричать, она ей угрожала:

— Я в милицию пойду! Ты его покалечила! Я на тебя в налоговую напишу! Ты человека покалечила! В администрацию пойду!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза