Снег для продажи на юге

– Ребята, – встретил его в помещении голос Гапонова, – доставайте-ка тёплое бельё. За ночь всё тепло выдует. Я ведь уже ночевал в этом хитром домике.

Лишь улёгшись, Аратов понял, как устал за эти сутки: последний суматошный день в Москве, ожидание в аэропорте, некрепкий, беспокойный сон в самолёте, долгое течение времени здесь. Он заснул моментально.

Он, кажется, ожидал, что, проснувшись на новом месте, не поймёт, где он, куда попал – встревожится, не узнав обстановки, и какое-то время, пока не вспомнит по порядку вчерашние события, будет мучиться неопределенностью: такое состояние, во всяком случае, было знакомо ему из книг. Но теперь, едва открыв глаза, даже раньше – только ещё открывая и ничего пока не успев увидеть, он уже ясно знал, что лежит на диване в проходной комнате одного из саверинских домиков на полигоне. Его смущал только посторонний звук: он никак не мог сообразить, зачем и где звонит будильник, и надо было кому-то побежать к аппарату, чтобы он понял наконец: телефон.

Лишь снова забравшись под одеяло, Ярош позвал Векшина, и тот в одном нижнем белье просеменил через комнату.

Вдруг Виктор, зажав рукою рот, стал делать Аратову непонятные отчаянные знаки.

– Хотите новую песню? – спросил Ярош, когда Векшин повесил трубку.

– Прямо сейчас? Люди спят ещё.

– Ну да, сейчас. Слушайте все:

Вот хтой-то с коечки спустился,
Наверно, наш Федот встаёт.
На нем китайские кальсоны
Надеты задом наперёд

Услышав хохот, Гапонов прибежал посмотреть на картину.

– Фу ты, чёрт, и правда, – поразился, оглядев себя, Векшин. – Да ведь одевался-то вчера – на ощупь.

– На нем кальсоны га-алубыя, – тянул Ярош, – надеты задом наперёд.

* * *

Теперь уже было точно так, как он представлял себе раньше: ночь, солдат за рулём «газика», в темноте кузова сидят мужчины в лётных куртках, а где-то впереди, на другом конце дороги, ждёт их изготовленная к запускуракета. Впрочем, он угадал только эту, единственную мизансцену, оставаясь в неведении относительно всего сюжета: что бы и как ни сыграли потом актёры, всё стало бы неожиданностью. Он понимал только, что надо приготовиться к чему-то необычному (опасному, конечно, почти непременно – к аварии), чтобы не ударить в грязь лицом и потом вернуться в Аул уже другим, бывалым человеком. Это была, конечно, игра, какою хорошо развлекаться в пути, но для него и вся будущая многолетняя работа тоже виделась в какой-то мере игрою, чего он никак не стеснялся, будучи совершенно уверенным, что стать настоящим мастером в каком бы то ни было ремесле возможно лишь имея дело с любимыми игрушками, и что счастливым становится тот, кто умеет соединить ремесло с забавой. Мужские игрушки – для многих в них была вся жизнь; Аратов мечтал обо всех них понемногу – о фотоаппаратах, магнитофонах, мотоциклах, но более – о тех, что могли быть связаны с делом. Посторонние забавы существовали только на втором плане – даже спорт, в котором он преуспел когда-то, и который теперь отошёл в область воспоминаний. Тут, возможно, сказалось отношение к спортсменам Прохорова, определявшееся известной формулой: «Сила есть – ума не надо»; в ответ на рассказы Игоря о гонках тот неизменно говорил: «Чем нюхать асфальт, отъехал бы с утра на электричке на полсотни вёрст да побродил по лесу». Аратов возражал, полагая, что если уж отсчитывать километры, то не десятками, а сотнями, и что пейзажи хороши не в одной только средней полосе.

– Заработаешь отпуск, съездим подальше, – соглашался тогда Прохоров. – К морю.

«Теперь – куда уж дальше, – думал сейчас Аратов, немного устав от езды среди голых холмов. – Мечтал об экзотике – вот она в полной мере. Здесь, небось, и верблюды не ходили. Странно, что наши беспокоятся, как бы ракета не упала на какой-нибудь город – да разве те существуют поблизости? Разве здесь живут люди, разве могли они в старину оседать среди голодной равнины, даже и в наши дни пригодной лишь для стрельбы?»

Чтобы открыть неведомые страны, оказалось недостаточным просто уехать далеко: даже и там, обнаружив ещё какие-то дали, пришлось метаться с одного места на другое, мчась за убегающей линией горизонта; сегодня за этой неверной линией скрывалась стартовая площадка, куда он стремился не только в предвкушении пуска, но ещё и потому, что Аул с убожеством его бараков и безликие коробки штаба и расчётного центра, совсем недавно рисовавшихся воображению Игоря подчёркнуто грозными сооружениями, чем-то вроде линкоров на суше, эти Аул и рабочие корпуса разочаровали его.