Снег для продажи на юге

– А у нас, испытателей, суеверия традиционны, причём некоторые легко обосновать. Ну, число тринадцать оставим в покое, а вот пример типа «женщина на корабле», то есть на старте – это уже серьёзнее, верная примета самого дурного свойства, предвещающая аварию. Посуди сам: солдатики не видят живых женщин годами, и тут в ответственный момент, когда командир подгоняет, а работа не ладится, вдруг появляется этакое чудо природы: ножки голенькие, глазки туда-сюда, формы, благоухание… У бедных мальчиков от этого сразу посторонние шумы в голове – глядишь и забудут снять какую-нибудь заглушку… У офицеров же начинаются трудности с громкоговорящей связью: нужно работать, а русского слова вслух сказать нельзя.

– Значит, наши девушки не видели пусков?

– Видели, почему же – из-за проволоки. От ворот всё хорошо видно. Вносить их в списки бесполезно – воины вычеркнут и будут правы: на старте не место праздным зрителям. Но и не показать им пуск нельзя, это – могучий стимул. Между прочим, Б.Д. требует, чтобы каждый молодой инженер из научных отделов поработал хотя бы с недельку у нас, в том числе – посмотрел бы пуск. Со стороны пустое, вроде бы дело, кино, да люди, увидев результаты своей работы, потом стараются по-другому.

– Наших, кажется, заставлять не приходится.

– Всё же – заставляй. Правило такое: сам делай, что хочешь, но техников загрузи. А о твоей загрузке позабочусь я.

– Завтра над этим ломать голову не придётся: Димыч понавезёт материалов.

– Трижды сплюнь, – посоветовал Еленский.

– Кстати, о суевериях: что скажешь о завтрашней работе?

– Плохие карты.

Оттого, что Аратов не поехал на «тройку», ему казалось, что день пуска будет особенно неудачным.

Утро, однако, поначалу не отличалось от прочих, разве что неожиданно стих ветер. Как обычно, из каждого двора доносился ровный негромкий звук – соединяясь, они заполняли всё студёное пространство между бараками и высоко над ними, словно это слышалось дыхание самого мороза; в действительности так шумели паяльные лампы, которыми водители разогревали масло в картерах машин. Кто-то один успел завести мотор, и по скользкой улице проползли, связанные тросом, два «газика»: один с натугою тянул, а второй, намертво застывший, упирался, как козлик. Редкие прохожие торопились в одну сторону – к столовой; через час-полтора их поток, сгустившись, должен был отклониться к автобусной остановке у штаба строителей.

Предчувствие не обмануло: Трефилов не внёс фамилию Аратова в нужный список, и часовой у дверей командного пункта был неумолим. Что-либо исправлять было поздно, и теперь оставалось только усесться без дела в пустом кабинете, думая, что и другие неприятности не заставят себя ждать. Вести о них принес Еленский: новый пуск не только оказался аварийным, но и почти не оставил после себя информации.

– Думаю, – сказал Еленский, – это как раз то, чего мы боялись: хана рулям. Ребята видели, как через пару секунд после разделения от изделия полетели куски, а телеметрия работала на второй ступени меньше полутора секунд – могла и не захватить аварии.

– Разложим пасьянс?

– Шутить будешь потом.

– Да ведь только и шутить, пока Сан Димыч не приехал.

– Поторопилась я прилететь, – сделала вывод Фаина

– Что ты, что ты, – испуганно зачастила Рая. – по первому пуску – завал расчётов. Я совсем зашилась – всё одна да одна.

– Давайте, отправим Фаину на площадку, – со смехом предложил Аратов. – По методу Векшина. Лихо он, всё-таки, едва полегчало с работой, расправился с Витей.

Вовсе не нужно было ему упоминать о Викторе, но тогда ещё никто не мог предвидеть последствий.

Раина счётная машинка затарахтела почти сразу, как вышел Еленский; вскоре включила свою и Фаина. Шум говорил о том, что обе девушки заняты работой, но когда Аратов случайно оглянулся, то увидел, что Раино жалкое лицо мокро от слёз. Он не удивился, потому что видел такое не в первый раз, и то, что поначалу вызывало сочувствие, теперь раздражало. Было уже известно, как пойдёт дальше: Рая начнёт, жалуясь на головную боль, то и дело выбегать из комнаты, а потом, за час-полтора до перерыва, отпросится домой. Еленский отпускал её без лишних расспросов, но зато и потом не интересовался самочувствием, что с одинаковым основанием можно было объяснить и деликатностью, и равнодушием.

Услышав всхлипывания, Фаина всполошилась.

– Что с тобой? – допытывалась она, приобняв Раю и сама заметно побледнев. – Что-то случилось дома? Или сама захворала?

– Голова болит, – срывающимся голосом проговорила Рая.

– И из-за этого плачешь? Лоб холодный… Водички принести?

Рая покачала головой.

– Как же быть? Господи, что же это? Игорь, ну сделай что-нибудь! Сидишь, как пень.

– У меня это, «что-нибудь», не получается.

– Ты пробовал, что ль? – не поняла Фаина.

Аратов не ответил, глядя на вошедшего Еленского.

– Новопреставленную ракету оплакиваете? – раздражённо бросил тот.

– Пётр Зиновьевич, – запинаясь, начала Рая, – я хотела…

– Ей нехорошо, – вмещалась Фаина. – Не знаю, как быть.

– У меня голова очень болит. Можно, я пойду прилягу?