Снег Энцелада

Спрятал руки в карманы и зашагал к машине, насвистывал. Сволочь. Хуже. Хазин. Все сделал Хазин. Убил Костю Лапшина, убил Максима Куприянова. Сжег грязелечебницу и бежал, вернулся, пытаясь замести следы, был разбит апоплексическим ударом, похоронен бесславно, место неизвестно.

Я припрыгал к гаражу, прислонился к ржавым железным воротам. Федор уехал. Я остался на Пионерской один. Забраться на гараж вряд ли получится, велосипед не достать, вариантов немного. Попробовать добраться до дома. Кидаться камнями в окна, чтобы вышли и помогли достать велосипед. Кричать. Хрен вам.

Я выломал из стены гаража доску, приспособил под мышку, попробовал ходить. Получалось. Торец доски резал кожу, а так ничего, похромал. По Пионерской, направо на Водопроводную, через парк. За великом потом отправлю Романа, он достанет.

В парке остановился. Устал. Здесь тень и воздух, эстрада, хвоя, ее стало еще больше, сосны осыпались, радон. Достал письмо.

В письме что-то не так.

Я устроился напротив эстрады на скамейке. Я уже сидел на этой скамейке. Я сидел на этой скамейке сотни, сотни раз.

Привет, Виктор.

Привет.

Перечитал два раза. Ничего. Понял на третий, в третий раз я не читал, перебирал листы, переворачивал. Потом увидел.

В правой нижней части второго листа, рядом с буквой «р». Короткий красный прочерк, словно кто-то расписывал новенький стержень.

Все.

Наверное, я этого ждал. То есть боялся. Твоя сучка никуда не денется. Не будь дураком, Витя, шаг назад и разворот.

Я спрятал листы.

Хазин сжег грязелечебницу. И кровь Хазина была на бейсболке. Это легко проверить. Я могу легко взять бейсболку, взять материалы Хазина, добытые в морге, и доказать, что Хазин ни при чем. Что точка не поставлена… Вряд ли это понравится Федору. Федор прав, за мной никто не стоит. Пилот… и Рома. Я давно его не видел…

Красный прочерк.

Я снова достал письмо.

Есть, не показалось. На втором листе. Я не сомневался, что уже видел это. В ежедневнике Кости Лапшина. Теперь Аглая. Времени мало.

Я поднялся со скамейки и поковылял домой.

Два раза останавливался, пытался добыть из колонок воду, бесполезно. Снаткина смотрела старый телевизор.

— Я ходил на почту, там нет никакой посылки, — сказал я. — Час прождал, пока искали. Но ничего не нашли. От кого она была?

— Да-да… — рассеянно ответила Снаткина. — Тут всегда так, ищут-ищут, а ничего не находят. На почте бестолковая сегодня работает, ты лучше завтра сходи, завтра заведующая, она найдет.

— А посылка вообще есть?

— Посылка? Посылка есть, а вообще здесь давно ничего нет, и никого нет, только он.

— Кто?

— Так он. Остальные все умерли.

Снаткина сделала телевизор громче.

Бесполезно. Все умерли. Я пошел в свою комнату, вытащил из-под койки чемодан, открыл.

Все на месте. Разложил на столе.

Бейсболка «Куба». Сигареты Федора Сватова в пузырьке. Отдельный пузырек с ватной палочкой, соскоб со щеки Хазина. Жвачка из-под стола Бородулина. Волосы Сарычева. Волос Зизи в фольге от шампанского. Жвачка Романа. Зажигалка. Блокнот Кости Лапшина. Флеш-карта с фотографиями. Неожиданно много. Я разложил предметы на столе и некоторое время на них смотрел с размышлениями. То есть пытался о чем-то думать, но не думалось. Красный прочерк, мне казалось, что он застрял в глазу, в левом, словно полопались в нем сосуды, я потер глаз, и блик растворился, глаз косило.

Зажигалку положил в карман, остальное сгреб со стола в туристический прорезиненный баул, закинул за плечо. Легко. Допил из бутылки целебный тархун… Еще есть флешка с заметками Романа. Да, там ничего ценного, бред, глупость, фантазии, к тому же наверняка Роман сделал копию, но все равно. Я достал флешку и кинул в мешок. Вроде все.

Романа не было. Хорошо, что его нет. Опять у Аглаи, наверное… это правильно.

Снаткина по-прежнему смотрела телевизор, придвинувшись к нему вплотную, прислонившись лбом, словно пытаясь различить происходящее в глубине экрана.

Я прохромал на улицу, прихватив бутылку из-под тархуна.

Выбрал в сарае велосипед и лопату. Ассортимент велосипедов был богаче выбора лопат, наличествовали лопаты с длинными ручками, а мне требовалась с короткой — взял топор, обрубил наполовину. Велосипед взял «Ласточку». В окно выставилась Снаткина, я испугался, что сейчас она заведется о перерасходе велосипедов.

— Вечером будет дождь, — сказала Снаткина. — Возьми дождевик.

Кинула мне скомканную пленку.

— Спасибо.

— В спасибо не завернешься.

Я промолчал.

— Он не любит, когда его видят, — добавила Снаткина. — Лучше намазаться.

— Спасибо, — сказал я. — Я намазан.

— Ну, смотри. Не на кладбище едешь?

— Кататься.

Снаткина исчезла.

Я выкатил велосипед, привалил его к «восьмерке». Открыл багажник, достал пятилитровую канистру, отлил в бутылку литр. Сунул в мешок. И лопату туда же. Готово.

Взобраться на велосипед оказалось непростой задачей, пришлось потрудиться. Чувствовал, что начал действовать тархун Снаткиной, болеть стало меньше, впрочем, педали крутить не очень получалось, нога еле сгибалась, налегал другой. Одноногий велосипедист Жо, я катился в сторону леса, то и дело оглядываясь, пробуя рассмотреть, не летит ли за мной квадрокоптер.