Но как он нужен творцу книг - этого беглыми
словами не передашь. Даже если раскритикует
твой опус, - любя, конечно, только любя,
потому тут незаменима женщина, лучше всего
жена, - это же стимул для дальнейшей работы!
Можно с ней поругаться, раздраконить
её за невежество, за предвзятость, - но ведь
это первый читатель, свой в доску, цены ему
нет. Вот и рыщут писатели в поисках такой
женщины, и сведущей в литературе, и с безошибочным
художественным вкусом, и с чувством
меры, чтобы сильно не наезжала, и чтобы
собой была хороша (зачем ему уродина?),
разумеется, должна быть и хозяйка хорошая:
голодный гений - это хлеб биографов, мы не
при военном коммунизме живем, и чтобы деток
народила, красивых в неё, талантливых в
него. А если оба и красивы и талантливы, значит,
вместе улучшат человеческую породу. Ну,
а придётся ходить на службу - Бог в помочь!
Только не в ущерб всему остальному...
Фазиль с таким пристрастием-отстранением,
с таким чисто «искандеровским» юмором
описал в «Созвездии Козлотура» свою первую
встречу с Тоней на благословенной абхазской
земле, что и теперь, по прошествии многих лет,
внимательным читателям, уверена, помнится
эта прелестная курортница на набережной,
с талией, про которую говорят «ножницами
можно перерезать», взятая с обеих сторон, как
в плен, двумя пожилыми спутницами. Освободить
ее от «плотной шершавой обертки» и
«погулять» с ней могло прийти в голову кому
угодно. Но только поэт отважился «солнечный
«, во всех смыслах слова, «удар» довести
до логического конца. Принять его за судьбу, а
может быть, за рок. И вот они, наконец, вместе,
и пребывают вместе... пятьдесят лет!
Концом пятидесятых - началом шестидесятых
датировано множество стихов, написанных
Ф.И. на пике влюбленности. В них нет ни
капли слащавости, они мужественны и суровы,
правда, смягчены самоиронией. Но уж если
попала в поэтическое сердце стрела амура, оно
начинает источать нежность, едва ли не превосходящую
чувство матери к ее первенцу.
Я не очень люблю верлибр - свободный
стих. Распространенное мнение, что, лишенные
строгого ритма и рифмы, верлибры
держатся внутренним напряжением, всегда
казалось мне спорным. Но вот, мастер безукоризненного
ритма и ласковой рифмы («Своею
ласкою поэта» «Ты, рифма, радуешь одна.» -
Евг. Боратынский), Ф.И. берет меня за душу и
долго не отпускает выдохнутой верлибром исповедью,
подлинней и заразительней которой
я не могу припомнить в современной поэзии:
Я вспоминаю вечер,
Как самого лучшего друга,
Когда ты прошла вдоль берега,
И я увидел тебя.
Целую пыльную пристань!
Где мы с тобой познакомились.