«Снег», укротивший «Тайфун»

Вспоминаю такой случай, когда мы, уходя прямо из-под огня немцев, перебазировали 28 мая штаб в Большую Хотунь. На телеграмму Белова о смене КП Жуков ответил:

«Кто вам дал право принимать самостоятельное решение?»

Долго мне этот документ не хотелось показывать Белову, но долг службы обязывал. Белов, читая принесенную телеграмму, почесал за ухом, покрутил усы и устало сказал:

«До чего же жесткий и бездушный человек!»

Затем вызвал коменданта и приказал всем людям, которыхе валились с ног от усталости, — отдыхать. Белову было виднее, чем Жукову, какое решение принимать, и ему нужно было давать инициативу и все права, а не унижать, дергать и оскорблять.

Таково мое мнение…

* * *

— Валентин Алексеевич, вы москвич, на коне, очевидно, не сидели, как восприняли службу в таких архаичных войсках, какими была кавалерия в середине ХХ века — века брони и моторов? — поинтересовался автор.

— Ничего подобного, кавалеристы зарекомендовали себя грозной силой! Прежде всего, их сила в маневренности и внезапности ударов с флангов и тыла. Немцы со своей бронетехникой были привязаны к дорогам, а коннице не надо было дорог. Для нее дорогами были поля, леса, перелески. Наши лучшие дороги — бездорожье. Конники внезапно наваливались на врага и наносили неожиданные удары.

Изменилась ведь тактика применения лихих всадников. Как правило, кавалеристы воевали в пешем строю. Полк подходил к линии атаки в конном строю и спешивался. Коноводы, один на три-четыре лошади, уводили их в укрытие.

Кавалеристы совершали длительные, тяжелые и утомительные марши, часто на неподкованных конях. От этой болячки страдали животные и переживали конники.

Долго провоевать в кавалерии не пришлось.

— Почему?

— Я был ранен — пуля раздробила нижнюю челюсть. Санитары сначала доставили меня в палатку какой-то медсанчасти. Внутри стояли двухъярусные металлические кровати. Внизу почему-то отдыхал медперсонал, здоровые мужики, а раненые находились наверху — их туда забрасывали, как мешки или снопы.

Я бредил, терял сознание. Меня посчитали кандидатом на тот свет, и в этот момент обокрали. Забрали часы, ручку, блокнотик, деньги. Вернули потом только комсомольский билет. Но молодой организм выдержал ранение, правда, при помощи вмешательства врачей. Долго не мог жевать. Но зубы каким-то невероятным способом доктора поставили на место, и они прижились. Невероятно, но факт…

После госпиталя снова на войну — в объятия родной «сорокапятки».

Помню, под Вязьмой весной 1942 года дали команду на изменение позиции. Из моего расчета из семи человек осталось двое. И вот надо было 450-килограммовую пушку переместить, уже без лошадей, в другое место. Авиация неприятеля бомбит. Артиллерия противника обстреливает. Из какой-то близи долетают даже мины. Кругом стоны, крики, матерщина, ржание испуганных и раненых коней, какофония разных команд. Но больше всех выделялась и запомнилась одна команда — «Вперед! Вперед! Вперед!». Четко до сих пор помню, что «За Сталина!» никто не кричал на нашем участке боевых действий.

Итак, затащили мы вдвоем нашу пушку на пригорок. В аккурат перед оврагом. Внизу, на дне его, вижу, копошится масса солдат. То ли они прятались там от осколков, то ли готовились к броску. Некогда было анализировать. Отдавал команды какой-то командир с большой лысой головой. Вдруг очередной налет, и моего заряжающего сразил прилетевший откуда-то огромный осколок, полосонувший его по шее. И мой помощник покатился под откос…

Я один среди воя снарядов и мин. Разорвалось несколько бомб. Взрывной волной пушку снесло к краю оврага, и она, перевалившись через горбинку, покатилась вниз, как я ни сопротивлялся, упираясь ногами. Упирался так, что разорвалась в паху жила. Кровь сразу же просочилась на брюки. А пушка-то, дур-ра, сразу потащила и меня за собой.

Там, на дне большого оврага, я попросил пехотинцев выкатить ее на противоположный его край, чтобы открыть огонь по противнику. Желающих нашлось немного. Вижу, с левой стороны подкатила легковушка — «эмка». Оттуда выскочил какой-то генерал с палкой и закричал матом на лысого, который оказался командиром при большом звании — полковника. Выскочивший из машины генерал огрел лысого палкой по голове и закричал в приказном порядке: «Вперед! Расстреляю! Я кому сказал — вперед!»

Удар был звучен, так как в него генерал вложил и силу, и гнев одновременно.

Полковник вытащил пистолет. Ну, думаю, сейчас пальнет в обидчика. А он вдруг гаркнул: «Ура, вперед, за мной!» И тут «За Сталина!» никто не прокричал. Комполка мигом на карачках преодолел крутой склон. Солдаты — за ним, меня, естественно, бросили.

Тогда я обратился к генералу:

— Товарищ генерал, помогите. дайте команду переместить пушку.

Он взглянул на меня как-то зло, весь красный от волнения, махнул рукой и вскочил в легковушку. Я узнал его, этим генералом был Георгий Константинович Жуков.