Снег в августе

Рабби выглядел озабоченным.

– Шланги? – он задумался. – А что это означает?

– Ну, «шланг» – это такой лодырь, человек, от которого мало толку.

– То есть их не любят?

– Нет, мы их любим. Но, когда они проигрывают, мы их между собой называем «Шланги». Видите ли, рабби, в Бруклине многие вещи называют по-своему. В кино и по радио говорят по-другому…

Голос Майкла звучал в несколько напряженной тишине; ведь действительно – суть игры в бейсбол не так-то просто объяснить. Маму он просветить так и не сумел. Возможно, с этим надо родиться. Рабби уставился на мальчика, брови его нахмурились, будто бы он еще раз убедился в том, что английский не дастся ему запросто. Затем он показал на другое слово:

– А кто этот Робби? Шланг?

– Пока неизвестно.

Майкл объяснил, что Робби – бейсбольный игрок по имени Джеки Робинсон. Он был цветным, негром, и до этого в верхних лигах чернокожих игроков не было. Поэтому заголовок означает, что «Доджерсы» подписали с Джеки Робинсоном контракт, и если он пройдет весенние сборы, то к середине апреля будет допущен к играм на Эббетс-филд. В этом году. В тысяча девятьсот сорок седьмом. Первый негр в верхних лигах.

– А что такое верхние лиги? – спросил рабби Хирш.

– Ну, есть две высшие лиги, их можно называть и «верхними». «Доджерс» играют в Национальной лиге. И «Джайнтс», у них база на Манхэттене на стадионе «Поло граундс». Но «Янкиз», которые из Бронкса, играют в Американской лиге. Ну, и есть еще куча нижних лиг. Лучшие игроки, конечно, все в верхних, особенно сейчас, когда война кончилась…

Он силился объяснить все как можно проще. Но лицо рабби выдавало предельно допустимую концентрацию.

– Мне нужно все это изучить, – сказал он, кивая головой. – Если уж я живу в Америке, мне нужно учить себя. – Он посмотрел на Майкла. – Может быть, ты можешь учить меня.

– У-у-у, ну-у-у-у, рабби, я не знаю. Я сам еще только учусь.

– Нет-нет, ты хорошо говоришь. Ты можешь меня учить. Я это знаю.

Майкл внезапно почувствовал себя в ловушке: то, о чем просил его рабби, было сделать куда сложнее, чем щелкнуть выключателем.

– Деньги, у меня нет денег, чтобы ими тебе платить, – сказал рабби. – Но я могу тебя учить идиш. Ты мне английский, я тебе идиш.

Майкл взглянул на этажерку. Рабби выглядел бедным. Эта комната была столь же бедной, как любая комната на Эллисон-авеню; по сравнению с нею собор Святого Сердца был дворцом. Если у рабби и есть тайные сокровища, то он определенно не использует их в собственных целях. Но у него есть другие сокровища, вот они – таинственные книги на странных языках. На мгновение Майкл почувствовал, как из книг поднимаются живые люди, бородатые мужчины и темноволосые женщины, солдат, ненавидящий войну, француз, который знает все на свете, и все они разговаривают на неслыханных языках. Они поднимались с этажерки, словно туман.

Он хотел разговаривать с ними и слышать их голоса в ответ. Возможно, это и удастся. В эту глубокую и бесконечную юконскую зиму заняться в послеобеденное время было решительно нечем – ни в мяч поиграть, ни по округе послоняться с друзьями. У него было полно времени. Даже слишком много.

– Вы правда думаете, что сможете научить меня идишу? – спросил он.

– Да, стопудово, – сказал рабби, гордясь тем, что к месту употребил американскую фразу.

– А давайте попробуем, – сказал Майкл.

Рабби широко улыбнулся.

– Хорошо! Очень хорошо! – он допил свой чай и вытер рукавом рот. – Идиш – это великий язык, и он не такой трудный. Не такой трудный, какой трудный английский. Ты сможешь его выучить. – Он похлопал Майкла по спине. – Как это будет по-вашему? Заметано?

Майкл также допил чай и поискал глазами часы. Часов нигде не было. Радио тоже. Он взглянул на тяжелую дверь в углу.

– А там что – храм? – спросил он, чувствуя себя шпионом.

– Да, – сказал рабби Хирш. – Но не храм. Мы говорим… – он принялся перелистывать словарь, водя по страницам пальцем. – Харам. – Майкл объяснил, как правильно говорить «церковь». Рабби несколько раз повторил за ним.

– А можно присутствовать на мессе, или как она у вас называется? В смысле: это же не тайная церемония?

– Да, да, это не тайна. Когда-нибудь придешь.

Значит, эта дверь вела не в сокровищницу, где золотые дукаты не умещаются в сундуках, а рубины и изумруды поблескивают в полумраке. Это была всего лишь церковь. Все, что теперь ему нужно, – убедить в этом Сонни. Он собрался уходить и снова посмотрел на фото женщины.

– Ее зовут Юдифь?

– Нет. – Рабби сделал паузу. – Лия. Ее звали Лия. – Он посмотрел долгим взглядом на фото в рамке. – Моя жена.

– Очень красивая.

– Да, – сказал рабби Хирш. – Но она умерла.

– Мне очень жаль, рабби, – сказал мальчик.

– Ребенку сложно понять, что такое смерть.

– У меня умер папа, – сказал Майкл. – Его убили на войне.

Рабби оторвал взгляд от фотографии своей жены.

– Прости, – сказал он. – Я дурак. Я думал, у меня одного кто-то умер.

– Да все нормально, рабби, – сказал Майкл.

– Нет. Смерть – это ненормально, если такой молодой. В конце концов, я… я… – он не мог подобрать слов. – Мне очень жаль.