Снег в Гефсиманском саду (сборник)

С переездом на новую квартиру он не приобрел ни новой мебели, ни новых привычек. Кухня была довольно просторная, и там он поставил себе раскладушку, стул и маленький столик-шкафчик из старой квартиры. А комнату, свою отличную восемнадцатиметровую комнату с окнами на юг, он оставил пока пустой.

* * *

Новая квартира Соломона Исаковича находилась в доме, расположенном среди строек. И Соломон Исакович каждый день, вернувшись с работы в шестом часу вечера, отправлялся на промысел. Он брал с собой старый мешок из-под картошки, небольшую наволочку, веревку и шел туда, где молча стояли краны и транспортеры.

Земля вокруг незаконченных блочных коробок была вспахана и разворочена бульдозерными гусеницами, после дождей там стояла непролазная грязь, но Соломона Исаковича это не останавливало. Чем ближе подходил он к облюбованной на сегодня коробке, тем чаще в грязи попадались бетонные блоки, разные инструменты, винты, гайки, дверные и оконные рамы, разорванные мешки с полупросыпанной краской, мелом, цементом. Соломон Исакович с огорчением смотрел на все это испоганенное добро. Иногда, когда добра было особенно много, собирал и складывал его в кучку на сухом месте, но однажды увидел, что собранная им кучка раздавлена колесами самосвала, и перестал это делать.

А сам он искал плитки. Кафельные плитки, какими облицовывают стенки в ванной. Искать было не очень трудно. Плитки с отбитыми уголками попадались ему десятками, а много было и совсем целых. Если бы Соломон Исакович хотел, он мог бы за один вечер набрать полный мешок, но он обычно ограничивался несколькими десятками, бережно укладывал их в наволочку, в мешок из-под картошки насыпал килограмм-другой цемента. Затем он связывал оба пустых конца мешков веревкой, перекидывал мешок с цементом на спину, а наволочку осторожно умещал на груди и без труда приносил все домой.

К этому времени обычно бывало уже совсем темно. Соломон Исакович ужинал и отдыхал часок. Телевизора у него не было, телефон хотя и был, но никогда не звонил, и Соломон Исакович отдыхал, читая книжку. Среди немногих пожитков, привезенных со старой квартиры, была у него небольшая, в полсотни томов, библиотечка, к которой он привык за долгие годы, которую выучил почти наизусть и редко испытывал желание пополнить. Соломон Исакович любил хорошие, старые, классические повести и романы, русские и переводные. Не глядя, он брал из стопки книг, сложенных в углу кухни, «Семейную хронику» Аксакова или основательные мещанские новеллы швейцарца Келлера и читал, где откроется, про людей, которые ему были знакомы и близки, как свои. Мир, в котором эти люди жили, мучились, блаженствовали и умирали, был полон зла и горечи, но по сравнению с тем миром, который был известен Соломону Исаковичу, он был удивительно мал, уютен и целенаправлен, и Соломон Исакович недоумевал, как это за столь короткое время мир сумел превратиться в то необъятно огромное, холодное и бессмысленное место, каким он его знал.

Подкрепившись и отдохнув, Соломон Исакович принимался за дело. Он надевал старые кальсоны и нижнюю рубаху, брал принесенные со стройки мешки и шел в комнату. Там он вынимал кафельные плитки и складывал на полу рядом с небольшим квадратом, с которого накануне снял паркет. Он пересчитывал плитки, тщательно проверяя их целость, а затем на клочке бумаги вычислял площадь пола, которую эти плитки могут покрыть. Затем он сравнивал расчищенный квадрат пола с площадью плиток и, если кафеля было больше, вынимал еще несколько паркетин и выносил их в переднюю.

Соломон Исакович насыпaл горку цемента в таз, осторожно доливал воды, размешивая серую, быстро густеющую массу столовой ложкой. Рядом с тазом он ставил кастрюлю с водой, чтобы потом не бегать на кухню. Затем он становился на колени рядом с запланированным квадратом и принимался укладывать плитки.

Две стены и часть пола в комнате были уже покрыты светлой, блистающей кафельной глазурью. Первые, болезненные, неуклюжие опыты Соломон Исакович оставил позади. Прошли те времена, когда цемент застывал прежде, чем он успевал его разровнять, когда плитки топорщились неровной чешуей, края не сходились с краями, а цементные зазоры между ними расползались шириной чуть не в палец. Учить его было некому, но Соломон Исакович был терпелив и научился сам. Острым столярским молоточком он вырубал неудачные плитки и корявый цемент и начинал все заново. Разводил цемент погуще, пожиже, клал его тоньше, толще, то щепкой, то шпателем, то детской лопаткой, но в конце концов пришел к выводу, что столовая ложка лучше всего. Ею он отмеривал цемент, ею заглаживал цементную поверхность так, что она начинала лосниться, ею же вынимал излишек цемента, хотя с течением времени нужда в этом случалась все реже. И ручкой той же ложки он деликатно подталкивал плитку, пока она не ложилась вплотную к своим соседкам. Теперь даже и подталкивать плитки не приходилось, до того ловко он навострился класть их сразу впритык к другим, так что швов, заметных глазу, почти не оставалось.