Снег в Венеции

– Вы видели этого человека?

– Нет. Полковник Перген сам открыл ему дверь и сразу проводил гостя в салон. По-моему, он его ждал.

– Вы им ничего не приносили? Вино, закуски?

– И спиртное, и закуски уже стояли на столе в салоне Позднее мне показалось, будто полковнику не хотелось, чтобы я увидел его гостя.

– Почему вы считаете, что между убийством на пароходе и визитом этого господина существует какая-то связь?

– Потому что я случайно подслушал часть их беседы. Я был на кухне, а потом вышел в коридор, чтобы взять с вешалки шинель, которую нужно было почистить.

– И о чем же они беседовали?

– О документах, которые пропали из каюты надворного советника. Полковник Перген обвинял этого господина в том, что их похитил он.

– Полковник Перген говорил с этим господином по-немецки?

– Да.

– А что тот господин ответил на обвинения?

– Он рассмеялся в ответ, и тогда полковник Перген заорал, что может в любую минуту отправить его на виселицу.

– А тот…

– Сказал, что позаботится о том, чтобы прежде эти документы оказались у Тоггенбурга. Потом он снова стал смеяться, а я услышал шаги в салоне и постарался поскорее вернуться на кухню. Через несколько минут хлопнула входная дверь квартиры. Я смотрел в кухонное окно, но увидел сверху только спину выведшего гостя. Квартира полковника находится на третьем этаже…

– Так что описать этого господина вы не можете.

– Могу сказать лишь, что роста он был высокого и на нем была накидка. Вроде тех, что носят священники.

– Как они обращались друг к другу – на «ты»?

– Да, именно так.

И тут Елизавета обратила внимание на то, что Эннемозер, не сводивший взгляд с зала, словно потерял всякий интерес к беседе. За соседними столами тоже все приумолкли. Елизавета медленно повернулась к залу и увидела, что гондольер взобрался на стул и вытянул руку, призывая к вниманию. Он словно собирался объявить о чем-то важном, происшедшем поблизости: кто-то, возможно, собирается жениться или кто-то умер… Гондольер снял свою круглую соломенную шляпу с пестрым бантом, и оказалось, что он подстрижен очень коротко, как военный. Он говорил с заметным австрийским акцентом – призывал к спокойствию; когда он умолк, в дверь ввалилось с полдюжины солдат. Они заняли вход и встали у дверей, ведущих на кухню и во двор. Около тридцати посетителей траттории оказались как бы в западне.

«Мы в западне». Это первое, что пришло на ум Елизавете. А затем она вспомнила о пропуске, который собственноручно подписала два часа назад. Этот листок бумаги она положила на секретер. Он и сейчас лежал там, потому что Елизавета забыла спрятать его в свою сумочку.

32

Сержант Земмельвайс любил облавы, потому что они напоминали о его гражданской профессии. Отряд сержанта, состоявший из двух десятков солдат, четырех унтер-офицеров и двух лейтенантов, вступил в дело ровно в десять часов. Это была вторая траттория на сегодня, все до сих пор шло по плану – без сучка без задоринки.

Сержант Хакль, уроженец Матрея, что в восточном Тироле, переоделся – по своей привычке – в гондольера Едва он замолчал, солдаты блокировали выход из траттории. Они тут же обнаружили двух английских туристов и двух местных жителей, у которых не оказалось при себе документов. Теперь им предстояло проследовать на временный сборный пункт в пустом двухэтажном здании из красного кирпича, расположенном здесь же, на площади, неподалеку от траттории.

Сейчас сержант подошел к предпоследнему столу, надеясь, что сидящий за ним человек никаких неприятностей ему не доставит. Однако этот субъект – на вид ему было лет пятьдесят – с пренебрежительной ухмылкой протянул пропуск из королевского дворца, выписанный на имя графа Кёнигсэгга, обер-гофмейстера императрицы. Сержант Земмельвайс подумал: «Он меня что, за дурака принимает? Похоже, здесь пахнет жареным!»

На субъекте был поношенный сюртук:, жилет в подозрительных пятнах, а воротник: и манжеты рубашки были потерты и засалены до неприличия. Лицо у него было багровое, мясистое, пот мелкими капельками стекал со лба Кроме того, субъект явно был навеселе. Об этом свидетельствовали пустая бутылка вина и полупустая бутылка граппы, стоявшие перед ним на столе.

Рядом сидела женщина из разряда «серых мышек»; она нервно вертела в руке вилку. К рыбе на тарелке она не прикоснулась, что сержант осудил, потому что рыба выглядела очень аппетитно.

Сержант предусмотрительно отступил на шаг: черт его знает, этого типа, еще вскочит, схватит нож и набросится… Хотя, в общем, не похоже, но осторожность все-таки не помешает.

– Встаньте и выложите на стол содержимое ваших карманов, – повторил сержант Земмельвайс, обращаясь к субъекту, выдававшему себя за обер-гофмейстера императрицы…

Он старался говорить так же спокойно и терпеливо, как привык делать это на гражданской службе.

Сержант Земмельвайс подразделял людей, с которыми сталкивался на гражданской службе, на три категории: на подавленных, наглых и буйных. Человек, сидевший перед ним, был, по его оценке (а в оценках он редко ошибался) из числа наглых. Наглецы придумывали обычно всякие отговорки и грозили пожаловаться начальству.