Снега Килиманджаро (сборник)

Дорогой доктор, позвольте обратиться к Вам за советом по важному для меня делу, – мне надо прийти к какому-то решению, и я не знаю, на кого можно больше всех положиться, родителей спрашивать я не смею, и вот пишу Вам – и даже Вам признаюсь только потому, что это можно сделать заглазно. Так вот как все обстоит. Я вышла замуж за военнослужащего США в 1929 году, и в тот же год его услали в Шанхай в Китае. Он пробыл там три года и вернулся – его демобилизовали несколько месяцев назад – и поехал к своей матери в Хелену, штат Арканзас. Он мне написал, чтобы я тоже туда выехала, я приехала и узнаю, что он проходит курс лечения уколами, и я, конечно, спросила, и оказывается, его лечат от… не знаю, как это слово пишется, но на слух вроде «си. филюс». Вы, наверно, понимаете, о чем я говорю. Так вот, скажите, не опасно ли мне будет жить с ним, – у нас ни разу ничего не было с тех пор, как он вернулся из Китая. Он меня уверяет, что все наладится, когда врач кончит его лечить. Как Вы считаете, правда ли это, – я помню, мой отец часто говорил, что лучше умереть, чем стать жертвой этой болезни. Отцу я верю, но мужу своему хочу верить еще больше. Умоляю Вас, скажите, что мне делать, – у меня дочь, которая родилась, когда ее отец был в Китае.

Заранее Вас благодарю и всецело полагаюсь на Ваш совет. С уважением… И она поставила свою подпись.

Может, он скажет, как мне быть, думала она. Может, все-таки скажет. Судя по портрету в газете, он должен это знать. Лицо такое умное. Наверно, каждый день дает людям советы. Такой должен знать. Я хочу поступить как надо. Но так долго ждать! Так долго! А сколько я уже ждала. Господи! Сколько же можно ждать! Он должен был ехать, куда бы ни послали, знаю, знаю. Но почему такое должно было случиться с ним? Почему, Господи? Что бы он там ни сделал, зачем это с ним случилось? Господи, зачем, зачем? Ведь не обязательно ему было схватить это. Как же мне быть? Не хочу, чтобы он болел. Зачем он этим болеет?

Ожидание

[33]

Мы еще лежали в постели, когда он вошел в комнату, чтобы закрыть окна, и я увидел, что он выглядит больным. Он дрожал, его лицо побледнело, и он двигался медленно, словно испытывал боль.

– Что случилось, Шатц?

– Голова болит.

– Возвращайся в постель.

– Нет, все в порядке.

– Ложись в постель. Я зайду к тебе, когда оденусь.

Но когда я спустился вниз, он сидел у очага, полностью одетый, очень больной, несчастный мальчик девяти лет. Я пощупал ему лоб: у него был жар.

– Ложись в постель, – сказал я. – Ты болен.

– Со мной все в порядке, – ответил он.

Пришел доктор и измерил ему температуру.

– Сколько? – спросил я.

– Сто два.

Внизу доктор оставил три лекарства в разноцветных капсулах и инструкции, когда их принимать. Одно – чтобы сбить температуру, второе – слабительное, третье – от кислотности. Вирус инфлюэнцы живет только в кислой среде, объяснил он. Похоже, доктор много знал об инфлюэнце; он сказал, что тревожиться не о чем, если температура не поднимется выше ста четырех градусов. Сейчас легкая эпидемия, и никакой опасности нет, если удастся избежать пневмонии.

Вернувшись в комнату, я записал температуру мальчика и составил расписание приема лекарств.

– Хочешь, я тебе почитаю?

– Да. Если ты сам хочешь, – ответил он. Его лицо было очень бледным, под глазами темнели синяки. Он лежал тихо, и казалось, что происходящее его не интересует.

Я начал читать «Пиратскую книгу» Говарда Пайла, но увидел, что он не слушает.

– Как ты себя чувствуешь, Шатц? – спросил я.

– Пока без изменений.

Я уселся в ногах его постели и читал, чтобы скоротать время до приема очередной капсулы. Я думал, он уснет, но когда поднял глаза, он смотрел на изножье кровати, и вид у него был очень странный.

– Почему бы тебе не поспать? Я разбужу тебя, когда нужно будет принять лекарство.

– Я бы предпочел не спать.

Некоторое время спустя он сказал:

– Ты не должен сидеть со мной, папа, если тебе это не нравится.

– Мне нравится.

– Я хочу сказать, ты не должен сидеть со мной, если рано или поздно тебе разонравится.

Я подумал, что у него легкий бред. В одиннадцать часов я дал ему лекарство и ненадолго вышел.

Был холодный солнечный день, мокрый снег замерз, и голые деревья, кусты, трава и земля словно покрылись ледяным кружевом. Я вывел молодого ирландского сеттера на прогулку, по дороге и берегу застывшего ручья, но идти было трудно, у рыжей собаки разъезжались лапы, а я дважды упал, сильно ударился, уронил ружье, и оно ускользнуло от меня по льду.

Мы спугнули стаю перепелок под высоким глинистым берегом, над которым нависал кустарник, и я застрелил двух, пока они убегали за гребень. Некоторые вспорхнули на деревья, но большая часть попряталась в кустах, и пришлось прыгать на обледеневшие ветки, чтобы поднять птиц. Когда они выбегают, а ты стоишь на коварном пружинистом кустарнике, попасть по ним нелегко; я убил двух, промазал по пяти и отправился в обратный путь, довольный, что обнаружил стаю так близко к дому и что будет на кого охотиться в ближайшее время.

Дома мне сказали, что мальчик запретил входить в комнату.