Снега Килиманджаро (сборник)

– Лучше бы мы сюда не приезжали, – сказала она. Она смотрела на него, держа в руке стакан и кусая губу. – В Париже с тобой не случилось бы ничего подобного. Ты говорил, что любишь Париж. Мы могли бы остаться там или поехать в любое другое место. Я бы поехала куда угодно. Я говорила тебе, что поеду, куда ты пожелаешь. Если ты хотел поохотиться, мы могли бы отправиться в Венгрию и жить со всеми удобствами.

– Все твои проклятые деньги, – сказал он.

– Это несправедливо, – возразила она. – Они такие же мои, как и твои. Я бросила все, я поехала с тобой, я исполняла все твои желания. Но лучше бы мы сюда не приезжали.

– Ты говорила, тебе здесь нравится.

– Нравилось, пока все было хорошо. Но теперь я ненавижу это место. Не понимаю, почему такое должно было случиться с твоей ногой. Что мы натворили, раз навлекли на себя это?

– Полагаю, лично я натворил следующее: сперва не смазал царапину йодом. А потом забыл о ней, потому что не привык болеть. Позже, когда рана воспалилась, я использовал слабенький растворчик карболки, поскольку другие антисептики закончились. В итоге мелкие кровеносные сосуды закупорились, и началась гангрена. – Он посмотрел на нее. – Я что-то упустил?

– Я имела в виду не это.

– А если бы мы наняли нормального механика вместо полоумного кикуйу, он бы проверил масло и не спалил бы подшипник в грузовике.

– Я имела в виду не это!

– Если бы ты осталась со своей компанией, со своей проклятой компанией из Олд-Уэстбери, Саратоги и Палм-Бич, а не повезла меня…

– Но я любила тебя. Это несправедливо. И по-прежнему тебя люблю. Я всегда буду тебя любить. Разве ты меня не любишь?

– Нет, – сказал он. – Это вряд ли. И никогда не любил.

– Гарри, что ты говоришь? Ты сошел с ума.

– Нельзя сойти с того, чего нет.

– Не пей, – попросила она. – Пожалуйста, дорогой, не пей. Мы должны сделать все возможное.

– Делай, – сказал он. – А я устал.

Мысленно он был на железнодорожной станции в Карагаче, стоял с вещмешком, и прожектор Восточного экспресса рассекал темноту. Он покидал Фракию после отступления. Это было одно из воспоминаний, которые он отложил, вместе с тем утром, когда за завтраком выглянул в окно и увидел снег на горах Болгарии, и секретарша спросила Нансена, снег ли это, а старик посмотрел и сказал: нет, это не снег, для снега слишком рано. И секретарша повторила другим девушкам: нет, это не снег, – и все они сказали: нет, не снег, мы ошиблись. Но это был снег, и старик отправил их туда для обмена населения, и всю ту зиму они вязли в сугробах, пока не умерли.

Всю рождественскую неделю в Гауэртале тоже шел снег, в том году, когда они жили в доме дровосека с большой квадратной изразцовой печкой, которая занимала полкомнаты, и спали на матрасах, набитых буковыми листьями. Пришел дезертир, он оставлял на снегу кровавые отпечатки. Он сказал, что полиция гонится за ним по пятам, и ему дали шерстяные носки и заговаривали жандармам зубы, пока следы не замело.

В Шрунце на Рождество снег так сверкал на солнце, что больно было смотреть из окна Weinstube[36]на расходившихся из церкви прихожан. Это здесь с тяжелыми лыжами на плечах они шагали по укатанной санями, желтой от мочи дороге вдоль реки и крутых холмов, поросших соснами, и устраивали большую гонку на леднике над Мадленерхаус. Снег был гладким, словно глазурь на торте, и легким, как пудра, и он помнил бесшумный стремительный полет, когда несешься вниз, будто птица.