Снега моей души

Решено было пообедать в избе: в ней было не так жарко. Зачерпнув воды из озерца, Виктор посмотрел вокруг и неспешно пошёл к избе, поправляя ремень винтовки на плече. Лошади мирно ели овёс из торб, что висели у них на мордах. Наклонившись, он вошёл в избу, поставил винтовку у стола, налил в кружки воды и сел напротив двери. Дверь была чуть приоткрыта. Ему были видны лошади, фрагмент панорамы далёких гор и примятая трава у двери.

Гаврилыч сидел за столом и ел холодную тушенку, накалывая куски мяса на кончик ножа.

– Жир из банки выкинь. Только желе и мясо кушай. От жира пить охота – спасу нет. Воды дальше не будет. До ночи. Сейчас полотенца и чистое исподнее сильно намочим и завернем в рюкзаки. По дороге пригодится водица-то. Главное лошадей напоить сейчас крепко. Им нас нести.

Виктор ел и кивал головой. Эти приёмы были ему знакомы. Гаврилыч, наверное, забыл, что он уже учил его этому.

– Гаврилыч! Скажи мне, чего мы так беспокоились на поляне-то? Медведь ведь не так смотрит, да и людей здесь…

И тут неожиданно он ощутил, что какая-то тень мелькнула в мутном, светло-коричневом пятне окна. И тут же услышал хриплый, на выдох, шепот Гаврилыча:

– Сидеть!

Виктор с испугом взглянул на него. Тот тупо смотрел прямо перед собой в стол. Нож с наколотым на него куском мяса застыл над банкой. Всё лицо Гаврилыча было покрыто крупными каплями пота. За дверью всхрапнули лошади…

Медленно, как во сне, Виктор потянул руку к винтовке. Лицо его онемело, он чувствовал, как по коже пробегает лёгкое покалывание. Прошла вечность, пока его ладонь ощутила холод металла винтовки. Ещё несколько мгновений он собирался с духом.

«На предохранителе не стоит. Значит, первым успею… Ну!»

И он бросил себя в светлый проем двери!

ТУП-АХ! ТУП-АХ! АХ!

Виктор стрелял, мгновенно передёргивая затвор. Кричал, метался вокруг избы, боясь каждого своего поворота за угол. И снова стрелял. Эжектор выбрасывал гильзы, они кувыркались в воздухе, и на их латуни вспыхивало, отражаясь, солнце. Вскоре затвор клацнул впустую. Он расстрелял всю обойму. Ладонь хватала пустой патронташ…

Никого…

Его взгляд ещё раз обежал весь горизонт. Никого! Крайняя лошадь испуганно косилась на него своим коричневым глазом, перебирая копытами.

Он обернулся и увидел в проеме двери Гаврилыча. Тот хмуро, но с каким-то интересом смотрел на него.

– Что палить-то удумал? Сказано ж было… Но, вообще-то молодец. Силён, бродяга. Я тоже тогда начал, да вишь, как всё сложилось…

И он вскользь коснулся пальцами шрама.

–А ты ничего, будет толк. Будет. И это, ну. Спасибо тебе…

Возвращение

– … что тебе одному нельзя видеть…» А дальше я не помню. Басурманские какие-то слова – одинаковые. Тогда я Гришаню вообще не понял. Да и пьяный он сильно был. Приедем в посёлок – всё расскажу. И кого я тогда видел, и кто мне лицо рвал. Полз я потом – век. Полз – век, и зарок на век дал. Выйду – один не пойду. Всё другу отдам. Всё отдам, до самой смерти отдавать буду. Обязан я Ей, Матушке. Ведь позвала. Снова позвала. А ты, Витюня, меня прости. За испытку-то. Так сложилось. Но теперь тебе здесь будет фарт!

Гаврилыч замолчал и снова стал смотреть на огонь костра. Было слышно, как в темноте рядом плещется река Юдома.

Они вернулись в посёлок через три недели. Хорошая была за Горой охота. Да и рыбалка удалась на славу. Пришлось даже позаимствовать ещё двух лошадей у знакомых пастухов-оленеводов, чтобы вывезти добытое. Обратная дорога была долгой и проходила через другой район хребта. И воспоминания о долине у Виктора затерялись среди прочих эпизодов путешествия.

По приезду они сдали лошадей в промхоз. Виктор снова наслышался ворчания Гаврилыча по поводу его ухода за «кониками».

– Ворчи, ворчи, а баню-то я тебе сейчас такую оттопырю – ахнешь, – Виктор улыбался.

Гаврилыч присел на завалинку избы, где размещалась контора промхоза.

– Вечереет, Вить. Скажи Марии – пусть шкалик возьмёт. А я пока «сгуляю» домой. Веник и исподнее заждалось. Вот за чаркою всё и узнаешь. Ежели не затрусишь. Хотя… Силён, бродяга. А стрелял-то, как, пёс тебя дери… Ладно, я пошёл. Разговор долгий у нас предстоит, – с этими словами Гаврилыч направился через улицу, к своему дому.

Виктор не утерпел: «Гаврилыч! Так кто это был-то? А может, и не было никого, а?!»

Не оборачиваясь, уже на ходу, Гаврилыч махнул рукой и что-то сказал. Виктору послышалось: – Судьба и судьба.

А может быть: – И твоя судьба…

А может быть…

«Нет, наверное, послышалось», – Виктор заторопился к бане.

Баня была почти готова. Виктор, весь распаренный от подготовки процедуры, вывалился во двор. Смеркалось. Вечер был чуден. Посёлок засыпал. Освещенное окошко звало его в дом, к семье. «Мария, сын… Люблю».

Виктор рассмеялся: «Счастье!»

И тут завыла собака. Рядом, на его улице.

–Ну, как не вовремя! И кто это её обидел?!– Виктор встал и медленно пошёл к калитке.

…соседка кричала что-то невозможное ему в лицо.

Гаврилыч!

Гаврилыча нет…

Люди сбежались с окрестных бараков, они хватали его за руки. И мешали. Мешали пройти к другу.