Снега моей души

Вскоре они переправились через шипящий песчинками водный поток реки и, преодолев огромное прибрежное болото, углубились в чахлую лиственничную тайгу. Мимо Виктора медленно проплывали стволы деревьев, впереди мерно покачивался кавалерийский карабин на спине Гаврилыча. Маленькие, лохматые якутские лошадки были привычны к такой дороге. Лошади шли не спеша. Они осторожно поднимали копыта над упавшими стволами деревьев, обходили ямы и вывороченные корчи. Ездоку не было нужды соскакивать с лошади и проводить их через завалы, кусты и прочие препятствия. Такой, весьма неторопливый, темп движения располагал к лирическим размышлениям и созерцанию окружающего ландшафта. А ландшафт постепенно менялся. Как-то сами собою исчезли комары, ежесекундно докучающие путникам. Преобразилась растительность. Постепенно высота деревьев стала уменьшаться, а тайга – редеть. И вскоре вместо лиственниц по краям тропы раскачивались лохматые ветви кедрового стланика. Склоны гор стали круче, покрылись каменистыми россыпями, и на них появились пятна снежников.

«Гольцовая зона. А костёр-то как тут разжигать? А вот воды – навалом!» – подумал Виктор, наблюдая, как лошадь Гаврилыча идёт по тропе, залитой водой.

И в этот момент Гаврилыч обернулся:

– Здесь кушаем. Потом долго отдыхаем. Дальше – один камень.

Опасения Виктора об отсутствии дров были напрасны. Их оказалось в изобилии под каждым кустом стланика. Пусть веточки были тоненькие, но набрал он их огромную кучу. Смолистые, они горели порохом. И вскоре вода в котелке закипела.

Прихлёбывая ароматный чай, Виктор вспомнил, о чем он хотел спросить Гаврилыча:

– Гаврилыч, а что ты говорил про какой-то, ну, как его…. Урчах? Скажи, забыл я.

И поперхнулся, увидев белые, как от невыносимой боли, глаза напарника: – Ты, паря, того. Не время сейчас. Одно слушай – место это нам идти. Пройдем – всё расскажу. Если пройдём…. Долина это. Совсем небольшая. Ырчах её зовут. За Горой она, сразу за Горой. Ты увидишь. И сразу её узнаешь. Ночуем сегодня здесь. Утром будет долина. В ночь её идти нельзя. А ночевать рядом с долиною… Не надо рядом ночевать. А сейчас нас с тобою Гора закрывает.

Гаврилыч взял кусок сала, расслабленно откинулся на мох, и уставился в небо, медленно жуя.

–Закрывает от кого? – спросил Виктор.

Ответа не последовало.

Они ещё несколько раз ставили котелок с чаем, плотно ужиная. Утром некогда будет – так сказал Гаврилыч.

Сумерки постепенно брали в плен горы. Все дали подёрнулись лёгким муаром вечернего тумана. Звон ручейка в провале ущелья исчезал, звук его струй становился всё глуше и глуше.

– С верхоты звук идёт. Эт-хорошо. Утречком тумана быть не должно. Нам он ни к чему, туман-то, – Гаврилыч скупо улыбнулся и потянулся за чаем. Виктор закурил.

– Э, опять ты за соску? Что дымишь? А ведь на прошлой охоте обещал бросить!

Хмыкнув, Виктор швырнул папироску в угли костра:

– Придём домой, – брошу совсем!

Гаврилыч от этих слов подпрыгнул:

– Ты что такое говоришь, гаденыш! Сколько тебе сказано – не торопи судьбу! Тьфу, ты, пропастина!

Это слово являлось самым страшным ругательством в его устах. Было видно, что он расстроен и чем-то обеспокоен.

Кряхтя, он встал и направился от костра, в темноту. Отсутствовал он долго. И Виктор, обеспокоенный этим, пошёл в ту же сторону. Гаврилыч стоял на склоне и смотрел на вершину Горы, которая была рядом. Снега исполина полыхали пурпуром заката. Казалось, что с вершины стекает алый поток. Виктор вспомнил, с каким трепетом он смотрел на Гору в бинокль с веранды своего дома. Смотрел каждый вечер. А теперь он здесь. И она рядом с ним.

– Красиво! Скажи, Гаврилыч!

Не услышав ответа, он посмотрел на него. Лицо Гаврилыча было спокойно, а глаза… Глаза, наполненные слезами, смотрели на вершину с мукой.

–Хозяюшка! Защити и оборони! От встреч лютых, ненужных, смертных! Пройти позволь, отвороти… Малого пожалей…– это шептали его губы.

Затем он тряхнул головой, крякнул и, повернувшись к Виктору, сказал:

– Слышь, зря я это затеял. Назад надо идти. Молод ты ещё. Молод и глуп. А я старый дурак.

Виктор оторопело смотрел на Гаврилыча и ничего не понимал: «Ну, ладно, я глуп. Но ты объясни. Спокойно расскажи. Можно утром. Сам ведь, сам говорил – утро вечера…».

Он говорил эти фразы уже вдогонку. Гаврилыч уходил к лагерю. Виктор закурил («Черт подери, ведь унюхает!») и присел на камень. Алые потоки света засыпали. Как будто подслушав их разговор, Гора неслышно уходила в матовую синеву подкрадывающейся ночи, унося с собою нечаянную радость пурпура. Ещё раз взглянув на тускнеющую окрась вершины, он пошёл в лагерь. К его удивлению, Гаврилыч уже лежал под тентом, закутавшись в брезентовый плащ.

– Что шляешься? Отдыхай. Завтра рано выходим.

Помолчал и добавил тише:

–Дальше пойдём.

Долина