Снега моей души

Охотники поселка были недовольны. За скромной добычей им приходилось забираться всё дальше и дальше к предгорьям хребта, мучая коней длинными переходами через сухие, забитые мелким кочкарником мари. Теперь они уходили на охоту не на два–три дня, как раньше, а на неделю–другую, ведя в поводу второго коня, нагруженного продовольствием и припасами. Но жизнь диктовала, и люди мирились с непривычными условиями создавшегося бытия.

Виктор не считал себя добычливым, а тем более – профессиональным охотником. Он появился в посёлке недавно – приехал работать на золотодобывающей шахте инженером-маркшейдером. Его родиной была Тула, но никак не Якутия. Отсюда и этот детский восторг от всего им увиденного и услышанного в этих местах. А люди, уходящие в таинственные таёжные дали, были для него сродни небожителям. И поэтому, его переполняла гордость оттого, что такой человек, как Гаврилыч – загадочный таёжный отшельник, гроза медведей-шатунов и волчьих стай, взял над ним шефство.

Этот человек вызывал к себе уважение уже одним своим видом. Открытый, мощный лоб, над которым нависла копна серебряных волос. Острый, с прищуром, взгляд серых глаз. Хищный, как у коршуна, нос, под которым всегда плотно сжатые, сухие губы. И шрам. Глубокий шрам, наискось пересекающий правую половину лица – от уха до уголка рта. Из-за этого улыбка Гаврилыча получалась кривой, как бы пренебрежительной. Голос его звучал глухо, слегка надтреснуто. На все расспросы о происхождении шрама он либо отмалчивался, либо неловко отшучивался. А когда особо назойливый собеседник начинал донимать, то его внимательный взгляд исподлобья останавливал говоруна на полуслове и отбивал всяческую охоту вообще продолжать разговор. Поговаривали, что Гаврилыч в молодости водил дружбу с нечистой силой, и что шрам на его лице – оплата за это. Виктору, который поначалу тоже полез с расспросами, он коротко ответил:

–На болоте, понимаешь, поторопился. Ошибся, значит. Бывает…

И как-то нехорошо улыбнулся. Больше они к этой теме не возвращались.

В тот день Гаврилыч зашёл к Виктору домой уже под вечер. Неловко потоптался на веранде, наблюдая, как молодые купали малыша. В ответ на вопросительные взгляды, кивком головы показал на двор.

– Поговорить бы, э-э-э. По делу.

Наскоро вытерев руки, Виктор вышел вслед за ним.

–Завтра собираюсь за Гору. Надолго. Пойдёшь?

От невозможности, почти фантастичности сделанного предложения, Виктор задохнулся. За Гору?! Надолго?! С Гаврилычем?!

Он судорожно сглотнул и хрипло выдохнул:

–Да я сейчас, я мигом!…

Хмыкнув, Гаврилыч повернулся и пошёл к воротам. И уже закрывая калитку, проронил:

–Да не сейчас – по утряне. И выспись – дорога плохая будет. Совсем плохая. Через Ырчах придётся идти…

Вернувшись на веранду, где жена кормила спеленатого малыша, Виктор сел и невидяще уставился в окно.

Кажется, завтра сбудется его давняя и тайная мечта. Никто из охотников не заходил так далеко – за Гору.

«Горой» в поселке называли гигантский горный массив, который виднелся за рекой, на горизонте. Его двуглавая вершина всегда была покрыта снегом. А сам массив, подковой охватывая речную долину, как бы нависал над нею. За Горой, по рассказам старожилов, располагались совершенно неизведанные и сказочные места. Зверья в долинах, птиц на болотах, рыбы в реках – видимо-невидимо. Да и золотишка, а то и чего другого, – полным-полно… Но дорога туда… Хаживали, говорят. Их провожали и ждали. Но никто не хвастался, вернувшись. Именно оттуда, из-за Горы, приполз Гаврилыч. Приполз с разорванным до костей черепа лицом. Так поговаривали в посёлке.

«Что он ещё сказал? Какое-то название он произнёс. Какое? Фучах? Чучах? Урчах? Э, черт якутский, язык сломаешь! И спросить-то сейчас не у кого. Ладно, завтра всё расскажет по дороге», – Виктор улыбнулся и стал собираться в дорогу.

Гора

Уже почти третий день они качаются в седлах. Ранним утром их лошади прошли по тихим улочкам посёлка. Все ещё спали. Стояла какая-то невозможная тишина: даже петухи не орали. Лишь в окне крайнего барака белым пятном мелькнуло за застиранной занавеской женское лицо. Мелькнуло и тут же исчезло. А когда они стали спускаться к реке, Виктор оглянулся.

У калитки молча стояли двое: мужчина и женщина. Женщина была в ночной рубахе до земли и зябко куталась в платок.

«Мария со своим мужем Григорием. Как узнали-то?! Сын у них из-за Горы не вернулся. Один тогда ушёл. Мальчишка был совсем», – Виктор мотнул головой, отгоняя дурные мысли.