Снега моей души

Но моих знаний эвенского языка вполне хватило, чтобы напрячься, услышав обрывки фраз: «….эрупчукэ-кун бикит…, илтэс бучэ… мудавсипты илтэмнэк нэнэрэн… тэгэ» (…очень плохой поселок…, пройти мимо мертвого,… последний он проехал… племя)

Я видимо неловко застыл, прислушиваясь к разговору, а повернувшись, поймал на себе внимательный взгляд бригадира. Нет, скорее взгляд был удивленно-напряженным. Медно–красное, в отблесках костра, лицо казалось каменным. Куда исчезла его улыбчивость? Что сказал ему Анатолий?

–Ты понимаешь наш язык? – спросил он.

Чтобы как-то сгладить возникшую неловкость я виновато улыбнулся и кивнул.

– Немного совсем.

– Тогда мы будем говорить только по-русски, прости, – сказал Анатолий и заулыбался.

Спросить его почему «эрупчукэ-кун бикит» и, причем здесь слово «мертвый», я не осмелился.

Вечер в стойбище оленеводов пролетел как один час. Мы снова рассказывали о наших планах, показывали снаряжение, фотоаппаратуру, карты. Нас угощали жареным, вареным, запеченным мясом, лепешками и чаем. Боже, какой был ароматный чай!

Уже утром, собираясь, мы обменялись адресами. Я обещал бригадиру, что вышлю ему карты района и фотографии, что мы делали вечером.

К нам подошел Анатолий.

– Серег, ты мне пришли фотографии тоже! – попросил он.

– Куда? На перевал?! – изумился я.

– Не, ты бригадиру в Томтор отправь, я там зимовать буду. – Анатолий неловко улыбнулся.

Я клятвенно пообещал.

После легкого завтрака наша группа начала движение. Тропа была хорошая, и мы уходили быстро. Нас не провожали.

Уже у границы леса я обернулся, прощаясь взглядом со стойбищем. Одинокая фигурка Анатолия еле виднелась на фоне огромного хребта. Он поднял руку в прощальном приветствии…

* * *

После Нового года я отправил в Томтор все, что обещал, и просил в письме Анатолия ответить. Анатолий написал маленькую, совсем крохотную записку с благодарностью. На следующее письмо, отправленное ему в конце марта, Анатолий не ответил. Важность переписки была невелика и я, почти забыв о ней, спокойно ждал.

Прошло лето. Уже в конце августа я снова написал ему.

И вот, в начале ноября пришло письмо из Томтора. Писал мальчишка – сын бригадира оленеводов.

Я привожу здесь часть этого письма:

«… но снега было тогда много. Толька не смог провести стадо через перевал. И дорогу завалило. Спустился к реке. Моего папку он отправил за солью и помощниками на базу. Сказал, что будет у ржавого балка ждать, корм для оленей там немного есть. Ты там со своими мужиками был – помнишь? Папка быстро обратно ехал. Но наледь на реке началась – в обход поехал. К балку через 5 дней приехали. Толька не стал их ждать – к трассе через поселок погнал стадо. Папка Тольку не догнал – потерял. Стадо нашли у поселка. Нет, за поселком. И там и там стадо было – разбежались олени. Толька совсем пропал. Все искали. Еще люди из бригады приехали искать. Пропал совсем – ни следа нет».

Поиски ни к чему не привели…

Анатолий бесследно исчез в районе поселка в середине марта 2012 года.

«…что тебе одному нельзя видеть.

Не ищи таких мест в одиночку.

С другом их иди.

Они есть, эти места.

Но если ты будешь там один…

Ты обнимешь смерть… – как говорили старые

люди, так я и повторяю. Отстань, пьяный я…»

Из разговора с Гришей Никифоровым, охотником.

Якутия, зимовье Акра, 1959 год.

Долина Ырчах

Гаврилыч и Виктор

В том году лето было очень жарким. Солнце палило так, что слабая якутская растительность не выдерживала: травы на открытых таёжных опушках стали жесткими и скрипели под ногами, как стекло, нежный, привыкший к обилию тени и влаги подлесок полёг, а многочисленные мари и болота высохли досуха. Хвоя лиственниц потеряла свой зеленый цвет и приобрела рыжеватый оттенок, а листва немногочисленных берёз и тополей – побурела, отчего тайга стала напоминать осеннюю. Всё это вызвало передвижение зверей и пернатых из заболоченных долин в предгорья, ближе к прохладе снегов и воде ледников.